для таких как мы главное – корочка».
«Кто бы говорил. Сама меня так оскорбила, что я вполне мог не заметить, пропустить мимо ушей и остаться в дураках. А ведь молчание – знак согласия. И после этого мне ждать от тебя душевной чуткости?»
«Жди, чего хочешь», – вдруг с нечаянной обречённостью выдохнула она.
Когда мы вышли на проспект, Люда вдруг сказала:
«Казалось бы, Москва, масса развлечений, можно туда пойти, можно сюда, а я никак не найду себе занятия, сижу в комнате, скучаю. То боязно, то лень, то уже не хочется».
«Мы выросли совсем в другом месте, у нас низкий порог чувствительности, поэтому нам здесь всё кажется необычным, непривычным, мы не знаем, как правильно обращаться с полученными возможностями, как к ним относиться. А выглядеть дремучей деревенщиной не хочется».
«Ты совершенно прав. Ты тоже это чувствуешь?»
«Чувствовал, когда в первый раз здесь побывал. Для меня просто зайти в магазин, купить бутылку воды уже было проблемой».
«Это для многих мужчин проблема, для тех, которые не утруждают себя регулярными походами за продуктами».
«И пойти в ресторан быстрого питания, сделать заказ, тоже проблема. Если бы нас за ручку не отвели в ту столовую, даже не знаю, что и где бы я ел».
«Да, чужие мы здесь», – вздохнула она и обвела глазами шумную зелёную улицу.
«Не уверен, что правильно тебя понял, но если так, то на это как раз таки плевать. Дело не в месте, а в нашей деревенской застенчивости, от которой вполне можно избавиться, прожив здесь некоторое время. Вот если тебе нахамят на улице или в метро, что ты сделаешь? Расстроишься, опустишь глаза и проглотишь оскорбление».
«Ничего подобного! Я в ответ так наору, что не захотят связываться».
«Это ты сейчас так говоришь, а дойдёт до дела, начнёт тебя доставать какое-нибудь зечьё, зверочурка или другой генетический мусор, ты знать не будешь, как бы поскорее убежать».
«Наоборот, я стану так кричать, чтобы вся улица обратила внимание и вызвала полицию. С животными по-хорошему нельзя».
«Тоже, кстати, деревенскость. Но предположим. А если тебя оскорбит какое-нибудь быдло в дорогом автомобиле? Тогда полиция не поможет».
«Зачем ты опять сопли на кулак наматываешь? Скажи просто, чего хочешь, не разводи демократию».
«Демагогию. Я о том, что мы не знаем, как правильно вести себя в подобных случаях, а те, кто здесь вырос, знают, имеют опыт».
«Я совсем не про то. Как вести себя в подобных обстоятельствах, и ежу понятно».
«Ключевое слово «правильно».
«Всё равно. Я имею в виду то, что здесь меня охватывает чувство чрезвычайного одиночества, и не видно ничего, что могло бы его развеять».
«Просто-напросто ты здесь одна, без друга, без подруг, без родственников. Это элементарно».
«В том-то и дело, когда смотришь отсюда, и друг – уже не друг, и подруги – не подруги. Вчера звонил Валера, такой ласковый, нежный, никогда таким не был, а мне плевать. Говорил-говорил, даже не матерился, прежде он ни разу так долго со мной не общался, мне бы млеть и радоваться, а хотелось поскорее от него избавиться. Надька тоже звонила, рассказала массу сплетен, мне бы биться от восторга, а я скучала и ждала, когда же она, наконец, заткнётся, достала её болтовня. Мне вся моя прежняя жизнь стала безразлична. Потом объявился отец. Этот-то хоть по-делу. Расспросил что да как и пожелал спокойной ночи. Выключила телефон – а вокруг звенящая пустота. Этого я добивалась? Этого хотела, когда думала, что было бы лучше, если бы они не звонили? Нет. А чего хотела, не знаю».
«Вот видишь. А если бы ты здесь выросла, то пошла бы куда-нибудь развеяться, и ничего бы тебя не остановило, а не сидела бы в комнате в тупом отчаянии».
«Ой, брось, ничего ты не понимаешь».
«Я всё понимаю».
«Нет, ты ничего не понимаешь».
«Нет, я всё понимаю».
«Если бы ты что-то понимал, то вёл бы себя совсем по-другому. Умные люди не мелочатся».
«Наоборот, умные люди никогда не упускают из виду ни одной мелочи».
«Я имею в виду по-настоящему умных, тех, кто действительно знает жизнь, а не всяких там учёных, профессоров, академиков, которые за своими пробирками ничего не видят».
«Думай, что хочешь, но сейчас ты ошибаешься».
«Ненавижу, когда ты начинаешь так говорить. Прямо какая-то неземная тайна! И в чём я ошибаюсь? Объясни».
«Если бы ты была способна это понять, ты бы уже поняла. А так, какой смысл тебе объяснять? Ты всё равно ничего не поймёшь».
«Так я и знала. И не говори мне, что ты всё понимаешь, если не в состоянии объяснить, чего именно ты понимаешь. Жалкий позёр! Напустил тумана и строит из себя умненького парнишку, а как доходит до дела, тут же скрывается, отговариваясь тем, что проблема не в нём, а в слушателе. Твоё поведение – просто защитная реакция. Ты отчаянно пытаешься сохранить целостность собственного невежества, лишь бы не признавать, что ошибаешься практически во всём. Хочешь оградить свой маленький мирок от внешних посягательств? Хочешь-хочешь. Я вчера ночью всё голову ломала, почему он не желает быть со мной откровенным? Может, действительно дело во мне, в том, как я с ним разговариваю? А оказывается, всё гораздо проще. Ты чувствуешь, что твои иллюзии рушатся, когда на них смотрят глаза постороннего, только не в состоянии в этом признаться».
«Какие иллюзии? Чем рушатся? Ты сама себя понимаешь?»
Я машинально сорвал с обочины гроздь каких-то сорных цветов, нависавших над мостовой, и подарил ей.
«Спасибо, – она приняла цветы. – Я-то понимаю, о чём говорю, а вот ты нет».
«Посвети».
«Ты меня не хочешь просвещать, и я тебя не стану».
«Ну и прекрасно, значит каждый останется при своём. Только, знаешь ли, никаких иллюзий у меня давно нет, я старше тебя и больше повидал, так что не тебе меня учить».
«Давай-давай, строй из себя прожжённого мужика. Только меня ты этим не обманешь».
«С тобой невозможно нормально разговаривать, ты всё доводишь до абсурда».
«Не до абсурда, а до логического завершения. Зайдём в магазин, мне надо кое-что купить».
Мы зашли, я терпеливо нёс за ней корзину, которую она нагружала всякой калорийной всячиной, потом помог донести пакеты.
«Заглянешь?» – спросила Люда, когда мы остановились у двери в её комнату.
Даже после этого, после того, как она пригласила меня к себе, я не понял, к чему всё идёт, думал, максимум хочет угостить домашним салом в благодарность за то, что помог ей с покупками. Настолько невероятной казалась мне наша близость. Я зашёл, положил пакеты на стол, а она, плотно прикрыв дверь, тут же всем своим весом легла на кровать, и сказала: «Иди сюда».
Не понимаю, почему так получилось. Возможно, причина заключалась в том, что мы оказались наедине вдали от дома, в Москве знали
