невозмутимо пожал плечами я, хотя внутри клокотала адская смесь: я одновременно понимал, что обучаю первопроходческому делу насквозь криминальный элемент, и вместе с тем немного переживал за ребят, не все они казались мне безнадежными. Райс, похоже, и вовсе просто стал жертвой обстоятельств, и смена социального окружения могла бы кардинально поменять его мышление — и образ жизни. Чувствовал я и обиду от несправедливости, и нешуточное сомнение в своих действиях, и злость на обстоятельства и безнадежную усталость. Но внешне показывать этот прекраснейший коктейль не собирался.
— Тогда замораживаем выходы на неопределенный срок.
— С чего это вдруг? — бригадир насторожился.
— А с того, — вдруг окрысился я, — что либо вы даете мне нормально работать, и я буду давать результаты, либо тратите свое и мое время на ваше самоутверждение. И тогда работа будет идти с нулевым, я бы даже сказал, отрицательным эффектом.
Формулировки я выбрал неверные, все-таки многолетнее общение с людьми, обремененными интеллектом, дало о себе знать. Бригадир нахмурился, решая, то ли я его сейчас так опустил, что следует дать мне по морде еще раз, то ли спустить ситуацию на тормозах.
— Слышь, ты…
Меня переклинило. Все мое существо заполнила ледяная ярость, застилающая глаза, и я, балансируя на грани полного безумства и состояния берсерка, самому мне неведомым образом смог сдержаться, выливая злость через край лишь в слова, интонации, эмоциональный фон и взгляд:
— Алана позови.
У бригадира от лица отлила краска, он дрогнул. Я, чувствуя, что просто не выдерживаю, сгреб его за ворот, слегка придушив, и добавил, усилив эмпатический нажим:
— Сейчас.
Выпустил и прошел сквозь молчаливый строй группы, охраны и других любопытствующих. Эмоции я приглушать не стал, и ни один не посмел меня остановить. Я не знал, хорошо это или не очень: выжигающую нутро ярость позарез требовалось куда-то выплеснуть.
Подойдя к месту нашего заключения, я подождал, пока мне откроют дверь, и молча, не оборачиваясь на конвоиров, прошествовал знакомой дорогой в свою тюрьму к Тайвину и остановился возле его стола. Вцепился в края, коротко зло фыркнул и уставился куда-то вниз.
Ученый, понимающе глядя на меня, уточнил:
— Взбесили?
Я лишь глаза прикрыл и медленно выдохнул, едва не шипя.
— Не то слово.
— К тебе делегация.
Так и не посмотрев в сторону не запертой за мной двери, я от души впечатал кулак в столешницу, и та раскололась надвое. Друг вздрогнул. Его испуг и боль от удара немножко привели меня в чувства, и, соизволив посмотреть на пришедших, я с ядовитым спокойствием поинтересовался:
— Чем обязан?
В проеме стоял Алан. Он, глянув на стол, на меня, на охранников, невозмутимо спросил:
— Вы что-то хотели, Честер?
— Да, — едко и злобно ответил я, рвано сдергивая перчатки. — Тишины и покоя. Дня на три.
— Сутки.
— И новый стол.
— Договорились.
— И наведите порядок среди своих подхалимов, субординация у вас в команде ни к черту.
Алан вопросительно приподнял брови и обернулся на охрану. Та начала отводить глаза, и по изменившейся позе промышленника я уверился в том, что ситуацию он на тормозах не спустит. Интересно, я настолько ценен для Совета синдикатов, что апостолец докопается до всех деталей драки и пойдет пропесочивать бригадира, или меня ждет очередной виток переговоров с иглометом у виска? По лицу апостольца прочитать было невозможно, а выплеск злости убил мне всю чувствительность на корню на ближайшую пару часов точно, и его эмоций я прочитать не смог. Алан повернулся ко мне, обозначил кивок и дверь закрылась.
Я, совершенно измотанный, отошел от искалеченного стола назад, облокотился спиной о стену и сполз по ней вниз. Сел, подтянул колени к груди, уткнулся в них лбом и обхватил руками, запечатывая себя в раковину-одиночку. Помолчал минуту, но не выдержал и произнес:
— Тай… вот что мы с тобой творим, а? Мы должны Седьмой изучать, защищать и беречь. А я его подаю «Апостолу» почти на блюдечке с золотой каемочкой.
Штатный гений почти бесшумно подошел и опустился на пол рядом со мной, положив мне руку на плечо. Даже не поднимая головы, вымотанный и неспособный на полноценную эмпатию, я ощущал идущее от него тепло, участие и сожаление.
— Посмотри на ситуацию с другой стороны, Чез. У нас что, был выбор? Как ты тогда сказал? Голодовки устраивать бессмысленно, нам все равно работать. Вот и представь, что ты отказался. Сколько людей тогда погибнет, без твоего опыта, без нашей работы? Я не говорю про всю эту мафиозную тусовку, на них мне плевать, пусть хоть пачками мрут. Но шила в мешке не утаишь, рано или поздно координаты и пригодность нового мира для людей перестанут быть тайной. И всегда будут те, кто в обход запрета полетит на Седьмой. От дурости или за выгодой. И если ты не будешь знать, что таит в себе этот мир, то они — так тем более… — Ученый замолчал, а я задумался.
— Да, определенная правда в твоих словах есть, — глухо признал я, не поднимая лица. — Но угрызаться я хочу сейчас. Ты же не будешь мне мешать?
— Нет, — с хитринкой сказал ученый. — Мне
