крайне воодушевлены и ничего такого не замечали. Однако, поймав на себе несколько снисходительно улыбавшихся взглядов, он, наконец, стушевался и остановился в десятке метров от сцены. Теперь Рафаэль Рафикович хорошо всё видел и слышал.
Очередной оратор оказался известным миллионером. В дорогом костюме и белоснежных кедах он говорил о коррупции, о том, что все чиновники – воры и взяточники, что власть прогнила сверху донизу, что каждый, даже самый мелкий бюрократ запускает руку в общественные финансы, крадёт у народа последнее, и, если бы не это, все жители России превратились бы в богачей, дороги ремонтировались бы каждый день, детские сады строились для каждого ребёнка отдельно, больницы оснащались самым современным оборудованием, все бы жили в огромных загородных домах или роскошных квартирах и не работали бы по 12 часов в сутки. Далее слово взял серенький человек, промышлявший оппозиционной политологией, долго и невнятно распространялся об ужасающем месте России в современном мире, о том, что на Западе ею пугают маленьких детей, в чём лично виноват нынешний президент, по приказу которого специальные службы и армия совершают заграницей страшные преступления, попросил прощения у недорусских за возвращение полуострова и обязался, как только придёт к власти, незамедлительно отдать его обратно.
Толпе это оказалось не интересно, но отдельные яростные возгласы одобрения всё-таки последовали, после чего на сцене появился полуизвестный недописатель в лжелитературном жанре детектива. Его любимой темой являлось моральное разложение и власти, и народа под её руководством, навязывание псевдорелигиозных ценностей, затмевающих чистоту истинной веры, упадок культуры в целом и невозможность для творческой личности обеспечить себе высокое качество жизни за счёт собственных поделий, потому что, опять же, все вокруг воруют, а те крапатели, которым удаётся хорошо зарабатывать на своей писанине – бездарности, приближённые к власти, разлагающие ею общественный вкус, истинных же ценителей очень мало. От науки никого не было, чего толпа не заметила в последовавшей череде одинаковых оппозиционеров, припоминавших власти её прегрешения, принятые законы, вредные и для свободы личности, и для свободы предпринимательства, и для развития телекоммуникационных технологий, и ради выкачивания денег из населения, и много что ещё, под чем подписался бы каждый спесивый дегенерат.
«Граждане, товарищи, друзья, – хрипел в микрофон очередной борец за демократию, размахивая кулаком в воздухе. – Мы не должны и не будем терпеть репрессий со стороны этих гадов. Мы встанем единым фронтом на борьбу с засевшей в Кремле мразью, и, если потребуется, положим свои головы за свободу нашего народа, нашей любимой страны. Я присоединяю ко всем предыдущим ораторам и призываю взять власть в наши руки, трудящиеся не должны жить под гнётом жирующего чинья. Выкинем его на улицу, займём его место и вернём величие нашей стране!»
Последние слова явно были перебором. По здравому размышлению, никому не хотелось «класть свою голову» в прекрасный осенний вечер, наполненный прозрачной прохладой усталых улиц и мягким светом заходящего Солнца. Однако толпа чувствовала воодушевление и не прислушивалась к содержанию произносимых речей, она одобрительно загудела. Галёрка и вовсе жила своей жизнью, в нескольких местах гудела музыка из принесённых молодёжью портативных колонок, между собравшимися мелькали бутылки с алкогольными напитками.
Мероприятие продлилось чуть более получаса, к его окончанию на сцене вновь появился первый оратор.
«Кто здесь власть?»
«Мы здесь власть!» – задорно отозвалась толпа.
«Так пойдём же и покажем это. Все к Кремлю, призовём воров и жуликов к ответу!»
Путь был не близким, но ребята воодушевленно ринулись на Тверскую, заблаговременно перекрытую полицией. Сам не понимая как, Рафаэль Рафикович вдруг оказался в первых рядах демонстрантов. Во время выступлений он машинально семенил в сторону и теперь стоял лицом к лицу с оцеплением, из-за которого низкий возбуждённый мужской голос из громкоговорителя предупреждал собравшихся, что шествие не согласовано и что митингующие должны или оставаться на площади, или разойтись по домам.
«Мы вам не рабы!» – прокричало несколько крепких голосов в разных местах толпы. Народ тут же подхватил лозунг и дружно заскандировал заветные слова.
Полиция начала вытаскивать отдельных личностей из общей биомассы и нести к автобусам. Схватили и несколько заводил со сцены. Рафаэль Рафикович, видя такую беспардонность властей по отношению к великим гражданам своей страны, в порыве эмоций, не проявленных им никогда доселе, с ожесточением махнул кулаком в сторону пластиковых щитов. Ни в кого, конечно, не попал, ибо стоял в нескольких метрах от оцепления, однако жеста оказалось достаточно, чтобы его тоже выудили из толпы, и четверо здоровых мужчин в форме понесли трепыхающееся тельце в специальный транспорт.
Прежде чем женщине, составлявшей протокол об административном правонарушении, удалось добиться фамилии, имени и отчества от почтенного гражданина, прошло несколько минут, во время которых неудачливый штурмовик Кремля растерянно крутил головой, пучил глаза, трясся как осиновый лист, не веря, что всё это происходит именно с ним, и несколько раз задел плечом мальчика 14-15 лет, сидевшего рядом и бойко диктовавшего другой полицейской свои данные. Если бы у него хватило самообладания оглядеться осмысленным взором, когда его волокли сюда головой вперёд, Рафаэль Рафикович мог бы увидеть несколько устремлённых на него глаз, в том числе Татьяны Потаповны, взиравшей с неподдельным восхищением. Он заслужил уважение чудиков, ни один из них не решился выдвинуться в авангард протестов.
Вскоре толпа, не добившись желаемого и оставшись без вождей, растеклась по соседним улицам и растаяла в близлежащих кафе, барах и ресторанах, скверах, проспектах и парках, московских квартирах, кто поодиночке, кто вместе с друзьями, чтобы обсудить произошедшее.
После оформления протокола задержанных отвезли в суд, судья наложил штраф, Рафаэлю Рафиковичу выдали копию постановления и отпустили восвояси. Однако у выхода его ждал сюрприз. Возле затрапезного судилища дежурила кучка журналюшек как из провластных, так и из оппозиционных средств массовой информации, поскольку сюда в числе прочих отправили известного борца с режимом. Истерички набрасывалась на каждого, кто выходил из дверей, всякий раз разочарованно отступая. Обступили они и Рафаэля Рафиковича, он случайно попал в кадр, и снова разочарованно отхлынули, а у него вдруг хватило смелости бросить грубость в адрес журналистки из провластного телевизионного канала, в результате чего молодая красивая женщина с микрофоном и многоопытным ртом попросила оператора заснять этого субъекта поподробнее, попутно уверив оппонента, что теперь тот попадёт в репортаж и его уволят. Её примеру последовало несколько коллег. Рафаэль Рафикович, конечно, слегка струсил, но более воодушевился вниманием к собственной персоне, которого никогда прежде не испытывал, обернулся к камерам, произнёс несколько отборных матерных фраз, однако, видя беспристрастные объективы, немедленно стушевался и побрёл домой, ощущая бессилие перед сворой спесивого полоумного сброда.
XL
Но последнее впечатление вскоре забылось. Закрыв за собой дверь в квартиру, Рафаэль Рафикович почувствовал беспредельное довольство собой.
