Он полчаса просидел на диване без движения, наслаждаясь этим ощущением. В его глазах кровавый режим был окончательно опозорен, поскольку не смог ничего поделать даже с ним, одиноким престарелым придурком, лишь оштрафовал на смехотворную сумму и безвольно выпустил, так что вскорости он, без сомнения, потерпит окончательный и безоговорочный крах. Воображение чудика рисовало картины того, как сегодняшнее задержание после падения нынешней власти предоставит ему возможность выступить в первых рядах реформаторов, пусть и в стране гораздо меньше современной России. Однако в ней он обретёт такие силу и влияние, какие ныне и не светят подобным недоумкам-вырожденцам, ибо его лояльность новым хозяевам теперь стала очевидна. И, конечно же, ему больше не придётся ездить на жалкую работу в убогое, полузаброшенное здание на окраине Москвы, его будут возить в центр на служебном автомобиле. И жить Рафаэль Рафикович станет не в ободранной халупе, а в загородном особняке, наймёт себе целую армию прислуги, и впредь ему не надо будет заботиться о бытовых мелочах. Вспомнив о последних, он понял, что голоден, пошёл на кухню, разогрел остатки утренней картошки с тушёнкой, вернулся в свою комнату и принялся поглощать холостяцкий деликатес прямо со сковородки.
А журналюшка не соврала, и в следующем выпуске новостей на ненавистном канале Рафаэль Рафикович увидел себя, свою залысину и искажённое злобой лицо. Из его рта вырывались матерные слова, заглушённые, разумеется, цензурными звуками, однако разобрать, какие именно, не составляло труда. После демонстрации записи молодая красивая женщина на фоне тёмной улицы обращала внимание коллег в студии на то, какие всё-таки аморальные субъекты руководили сегодняшней вакханалией, а те в свою очередь понимающе кивали и отвечали, что, к сожалению, им пока не удалось выяснить имени того сквернословящего гражданина, но источники в полиции обещали с этим помочь. На мгновение, буквально на одну секунду Рафаэля Рафиковича охватил неописуемый ужас, однако он легкомысленно его отогнал, поскольку искренне полагал, что нельзя и помыслить, чтобы его драгоценной персоне мог как-то навредить столь мелкий проступок. Никто не посмеет тронуть талантливого не пойми кого, об этом не стоит волноваться, к тому же вскоре режим падёт, и далее по тексту. Он вновь погрузился в фантазии о неумолимо надвигающемся на него могуществе, в пользу которого служило сегодняшнее происшествие.
Учредители учебного центра, которым руководил Рафаэль Рафикович, давно подумывали прикрыть это убожество, конкуренция с серьёзными организациями возрастала, получать государственные контракты было всё труднее, а надеяться на то, что кто-нибудь по доброй воле станет платить свои кровные за подобную профанацию, являлось просто наивным. А тут вдруг появился не просто долгожданный повод, но веская причина избавиться от бесполезного актива, поэтому утром в понедельник всех трёх постоянных сотрудников организации встретил ликвидационный управляющий, показал решение собственника о закрытии центра, раздал им под роспись уведомления об увольнении через две недели в связи с прекращением деятельности, попросил довести нынешний курс до конца, то есть отработать ещё пять дней, и разрешил оставшееся время использовать по собственному усмотрению. Бухгалтера и помощницу это нисколько не удивило и даже не опечалило, а вот Рафаэль Рафикович не мог поверить в произошедшее и не верил до конца. Потрясённый скоростью и кардинальностью развязки, он будто пребывал в тумане до завершения последнего рабочего дня. И сколько бы не силился, мужчина не мог не признать, работа в центре – единственное, что у него есть в жизни.
Отставленный директор провёл своё единственное занятие в тот понедельник на автомате, вопреки обыкновению не разглагольствовал, не рассуждал, говорил исключительно по теме, чем немало удивил слушателей, успевших привыкнуть к потоку неконтролируемых фраз из его рта. Они было даже начали относиться всерьёз к данным курсам. По окончании учебного процесса он не бездельничал как обычно до вечера, но пытался связаться сперва с одним знакомым из числа фактических владельцев организации, потом с другим. Мобильные телефоны не отвечали, Рафаэль Рафикович принялся звонить на рабочие, ему говорили, что начальников нет на месте, и злобному чудику, наконец, стало очевидно, что с ним не хотят общаться, его слова никому более не интересны. Когда он это осознал, то испытал сильное душевное потрясение, внутри у зверька всё сжалось, лысина покрылась холодным потом, было горько и обидно, что, казалось бы, не чужие люди, тем более младше него, к которым он глубоко в душе относился с покровительственным снисхождением, так запросто выбросили его на обочину будто мусор и продолжили жить своей, никак с ним не связанной жизнью. Через мгновение он их уже ненавидел, через два решил мстить, через три понял, что ничем не может им навредить. Вскоре Рафаэль Рафикович немного остыл, непосредственность ненависти сменилась, как то у него обычно случалось, размышлениями о тайных заговорах, имевшими тот же характер, что и садистско-анальная правда жизни у быдла.
Генетическому мусору вдруг почудилось, что такую важную персону как он невозможно устранить только по решению каких-то дельцов. Кое-кому во власти непременно не нравилось то влияние, которое он оказывает на слушателей своих лекций и на научное сообщество в лице других преподавателей центра. Толкаясь в вагоне метро, чудик строил догадки, кто и кому мог донести о его оппозиционных взглядах, и как высоко пошла эта информация, чем сумели надавить на теперь уже бывших приятелей, которых он всё-таки готов был простить при первом же обращении и покаянии, и каким образом переманить их на свою сторону. Последнее казалось делом полезным и почти решённым, они обязаны стать его соратниками хотя бы из чувства вины за предательство столь выдающегося человека, и неважно, что им придётся бросить нынешние дела и направить все свои силы и средства сугубо на борьбу с режимом под его, Рафаэля Рафиковича, руководством. Это мелочи, их личные судьбы уже не так важны. В тишине квартиры самонадеянные мысли начали покидать недоумка, а в темноте стали пробиваться нотки отчаяния. Он включил телевизор погромче, но свербящее чувство никуда не ушло. Всё более очевидным становилось то, что сегодня он был окончательно побеждён, побеждён, конечно, кровавым режимом, однако последнее обстоятельство почему-то не имело никакого значения. Впредь Рафаэль Рафикович не сможет воображать себя значительной фигурой, которой его никто никогда не считал, ему просто отдавали должное как директору учебного центра, несущему какой-никакой, но груз ответственности, не больше и не меньше. На сцену выйдет скрюченный лысый мужчина лет слегка за 50, одинокий, безработный и никому не нужный, который неделями не будет выходить из своей грязной обшарпанной квартирки, а если выйдет, то только за очередной порцией вредной жратвы, к которой вскоре пристрастится, и загнётся через 10-15 лет подобной
