Тем же вечером Леон наплевал на самый строгий ее запрет: подъехал к воротам виллы и битый час уговаривал сестру его впустить. Разъяренная Кантара заявила, что старшая леди Нойман должна решить эту проблему, да поскорее, и добавила, что в противном случае она за себя не отвечает. Пришлось впустить месье Кадара и провести его в кабинет, воспользовавшись тайной тропинкой в саду — как показала недавняя история с Ливием в главной роли, на незнакомцев «амазонки» реагировали не совсем адекватно. За плохого мальчика-красавчика Леон не сошел бы даже при большом желании, но хозяйка решила не тревожить девушек, хотя внутренний голос подговаривал устроить ему триумфальное шествие у бассейна, а потом оставить на растерзание голодных девиц. Может, тогда бы он о ней забыл?
Разговор в кабинете длился два часа. Под конец Леон чуть ли не плакал, а охрипшая Эоланта чувствовала себя так, будто пробежала марафон по пустыне, не сделав ни глотка воды. Собеседник не сдавал позиции и раз за разом повторял одно и то же: он ошибся, повел себя как полный идиот, поддавшись эмоциям. Их отношения никогда не будут прежними, но она должна вернуться. Половина надзирателей устроила забастовку, а вторая половина — в основном, женщины — работает вполсилы и не подчиняется приказам. О заключенных и говорить не приходится. Постоянно задирают надзирателей и творят все, что душе угодно. Он простит ей все. И Ливия Хиббинса, и уродливую сцену с Кристофом. Все, что ему нужно — вновь видеть ее в кресле старшего надзирателя. И Эоланта сдалась. Она по-прежнему хотела избавиться и от Леона Кадара, и от опостылевшей должности. И неудача Кантары только подогрела ее решимость. Все к лучшему. Она могла бы убить его сама, но эта мысль ей не нравилась. Возможно, стоит отпустить весла и сидеть в лодке, глядя на реку. В конце-то концов, Кантара права: не нужно лишать Ливия удовольствия прирезать недоумка лично. Говоря о том, что подобные выходки со стороны мужчин ей не нравились, Эоланта кривила душой. Было в этом что-то по-первобытному возбуждающее.
Лежавшая рядом Марика дышала ровно и глубоко. Тонкое шелковое покрывало сползло на сторону, и в лунном свете изгибы ее тела казались особенно соблазнительными. Чуть полноватая, с широкими бедрами и пышной высокой грудью, в мире, где правила болезненная худоба, она считалась чуть ли не уродиной, но страдала не от недостатка поклонников, а от того, что многие из них вели себя слишком навязчиво. Эоланта всегда представляла себе жриц сладострастия именно такими — влюбленными в себя и в жизнь и безвозмездно дарящими эту любовь другим. Наверное, поэтому она не отказывала Марике, которая могла занять отдельную комнату на вилле, но предпочитала спать в постели хозяйки.
Близость с женщиной отличается от близости с мужчиной как день от ночи. Даже страсть в ней другая — бездонная, таинственная, как луна, которая дарит дочерям Евы силу и особую магию и управляет их жизнью. Каждый раз Марика открывала для Эоланты новую дверь в, казалось бы, изученный вдоль и поперек мир чувственных удовольствий и знакомила с собственным телом. Однажды они выбрались вдвоем в лес и, сбросив одежду, танцевали у костра под полной луной, как далекие предки вакханок, а потом любили друг друга там же, на траве. Леди Нойман не прикоснулась к ритуальному отвару, который жрицы сладострастия пьют на праздниках, но не погрешила бы против истины, сказав, что такого острого удовольствия не испытывала ни до, ни после.
Любовницей Марику она не называла — скорее, та была наставницей. Терпеливой и тактичной. И жалела о том, что не встретила ее много лет назад, в те дни, когда училась искусству любви у мужчин. Сегодня они лежали в постели, ели фрукты и говорили о том, чем удивить Ливия при следующей встрече. Подруга имела редкий талант излагать самые интимные вещи простым языком, называя все своими именами и ни капли при этом не смущаясь. Эоланта же во время беседы краснела, как девочка. «Это тебя возбуждает?», — спросила Марика. «Очень», — призналась хозяйка. Рука подруги лениво катала по ее обнаженному животу персик. «Хочу, чтобы ты была счастлива, — сказала она. — Чтобы полюбила по-настоящему. И чтобы эти чувства подпитывали твою страсть». «Вот бы Сезар рассуждал точно так же», — рассмеялась Эоланта. «Он твой старший брат, а старшие братья ревнивы. Но рано или поздно он примет твой выбор. Он знает, каково это — быть женатым на нелюбимой женщине, а потом встретить ту, без которой не представляешь жизни. Мы не можем приказывать своему сердцу. Оно решает за нас, и это решение всегда правильное».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Спустя полчаса Эоланта окончательно уверилась в том, что не уснет, встала и накинула халат. Когда она укрыла Марику одеялом, подруга положила ладони под щеку.
— Куда ты собралась посреди ночи, Эо? — сонно пробормотала она.
— Мне нужно уехать. Оставайся здесь и чувствуй себя как дома.
Вакханка приоткрыла один глаз.
— Ты вернешься к утру?
— Вряд ли.
— Жаль. — Марика устроилась поудобнее и обняла подушку. — Постарайся вернуться. На завтрак я хочу крепкий кофе, блинчики с малиновым вареньем и тебя.
Оказавшись в кабинете, Эоланта тихо прикрыла за собой дверь, подошла к столу и подняла трубку телефона. По ночам Кристоф спал редко — он вообще мало спал, как и многие темные эльфы — но дома бывал еще реже. Оставалось скрестить пальцы и надеяться на то, что сегодняшняя ночь будет исключением из правил.
— Слушаю, — раздался на том конце провода знакомый голос.
— Привет, это я. — Эоланта посмотрела на настенные часы. Они показывали без четверти пять утра. — Прости за поздний звонок.
— Ты хотела сказать, за чересчур ранний, — рассмеялся Кристоф. — Голос у тебя не встревоженный, и это хороший знак.
— Мне нужно знать, куда уехал Сезар.
— Я не могу ответить, и ты знаешь, почему.
— Я редко обращаюсь к тебе с просьбами, Кристоф, но сейчас мне нужна помощь.
— Расскажи, в чем дело. Завтра утром я все ему передам. Если не лично, то через кого-то из наших людей. Речь о деньгах? У тебя сломалась машина?
Эоланта прислушалась к мирным ночным звукам сада за распахнутым окном.
— Нет, — ответила она. — Это касается Ливия Хиббинса.
— Ты серьезно, первые боги тебя подери? Твой брат не говорил, что попытки влезать в мужские дела ничем хорошим не заканчиваются? Он приносит тебе деньги, на которые ты покупаешь платья и еду, и этого должно быть достаточно для того, чтобы ты не совала свой нос туда, куда не следует!
— Хорошо. Тогда я позвоню кому-нибудь другому. В любом случае спасибо за помощь, Кристоф.
— Нет, стой. За это я отхвачу от Сезара по полной, но хотя бы не подставлю чужую задницу. Пообещай мне, что не будешь творить глупости. Боги, нет. Лучше вообще ничего не обещай.
Записав адрес и телефонный номер, Эоланта посмотрела на страницу блокнота. Она была уверена, что Ливий и Сезар уехали на другой конец света, но речь шла всего лишь о Басре. Она могла сесть за руль и добраться до места самостоятельно. Ей даже не требовалось пересекать границы, светить паспортом и слишком выразительным лицом… что с ней такое? Она рассуждает как наркоторговец.
— Ты мне очень помог, Кристоф.
— Повторяю в последний раз — не ввязывайся в чужие дела, Эоланта. Ты работаешь старшим надзирателем и уверена, что знаешь этот мир, но это лишь одна из тысячи его граней.
— Я давным-давно являюсь частью этого мира.
— Ты никогда не была его частью, и Сезар делал все возможное для того, чтобы дела обстояли именно так. Если ты сделаешь один неверный шаг, дороги назад не будет. Неужели ты не понимаешь? Каждый из нас думал, что сможет уйти в любой момент. Сменить имя, уехать в другую страну и оставить все позади. Но эта жизнь затягивает, как черный омут. И однажды ты осознаешь, что все перевернулось вверх дном. У тебя есть все, о чем ты мечтал: власть, деньги, уважение. Но за это ты заплатил свободой. Вот чего ты хочешь? Носиться по миру за мужчиной, который торгует людьми и в любой момент может оказаться за решеткой?
