чувствовали свое превосходство – здесь такого никогда не будет, – но вот и тут началось то же самое. Каждый новый день жарче предыдущего. Твой папа думает, что жара каким-то образом свела Рольфа с ума, но дело не в том. Я все видела по его лицу, когда Опа оставил ему ферму. Рольф чувствовал себя в ловушке. Он ни слова не сказал о том, хочет он быть фермером или нет. Ну вот, теперь сказал. – Она наклонилась к нему. – У тебя есть выбор, Фрэнки.
Но Фрэнк знал, что работа на ферме – не его выбор.
Гроб был закрытый и стоял перед алтарем, будто цельный блок. Кирпичная церковь Сент-Олбанс за лето нагрелась, как духовка, поэтому открыли все окна, и Фрэнки едва разбирал голос священника, читавшего панихиду. Служки потели в своих рясах, а некоторым из присутствующих приходилось вставать и выходить, чтобы выпить глоток воды. Когда Фрэнк вместе с пятью другими мужчинами подняли гроб, он подумал: хорошо, что им нужно всего лишь вынести его через боковую дверь и поставить в фургон, который отвезет его на кладбище на окраине Денби. Он подслушал, как мама с папой обсуждали, что бабушка Мэри сказала священнику, будто Рольф упал с сеновала, и тот не стал задавать лишних вопросов. На кладбище покоились все Фогели и Аугсбергеры, и бабушка Мэри твердо решила похоронить Рольфа рядом с Опой – тот был единственным, кто мог рассмешить Рольфа. Кладбище находилось не очень далеко, и все шли за фургоном под тихий стук лошадиных копыт и периодические звуки плача.
Кладбище, заросшее травой в воспоминаниях Фрэнка, оказалось бурым и пыльным. С западной стороны надгробий образовались кучки пересохшей земли. Даже дощатый забор и ворота, всегда так аккуратно выкрашенные, казались сухими и ломкими. За этим кладбищем всегда так хорошо ухаживали, что время от времени горожане даже устраивали там пикники, просто наслаждаясь цветами, но теперь это место напоминало лишь о смерти. Фрэнк не понимал, как бабушка Мэри могла отправить сюда Рольфа и оставить его здесь, но так они и поступили. Опустили гроб на веревках в сухую-сухую землю, бросили пригоршни пыли, попрощались и ушли.
По возвращении в Чикаго, где стояла такая же жара, но там хотя бы можно было пойти на озеро и залезть в воду, споры между Элоизой и Юлиусом по поводу фермы вспыхнули с новой силой. С тех пор как Фрэнк поселился в Чикаго, он не раз слышал этот спор, но теперь, похоже, ему не было конца. Даже Роза, всю жизнь слушавшая подобные разговоры, опустила голову и отошла подальше по пляжу.
– У них ничего нет! – сказала Элоиза. – Они не дураки. Им можно объяснить, почему у них ничего нет.
Юлиус, одетый в брюки и рубашку, хотя Фрэнк, Элоиза и Роза были в купальных костюмах, начал качать головой раньше, чем она договорила.
– А вот и нет! – возразил он. – Вот и нет. У крестьян нет политической роли. Они на это не способны.
– Но условия жизни никогда не были настолько плохими. Мой брат покончил с собой!
– Ты слышала свою мать и тетушек, дорогая? «Если бы он женился…», «Если бы он почаще покидал ферму…», «Он всегда был таким замкнутым…», «Нужно было хоть иногда уезжать с фермы, посмотреть большой мир!», «Нужно было познакомиться с девушками!» – да они понятия не имеют даже о базовом классовом анализе.
– Я же не утверждаю, что они уже всё понимают, я только говорю, что основанием могут стать условия жизни. Политика Рузвельта не работает – и они это понимают. Моя тетя даже спросила меня, лучше ли обстоят дела в Советском Союзе. Она слышала, что нет, но уже не знает, чему верить.
– Но, дорогая, уж не хочешь ли ты сказать, что твой отец или зять обрадуются коллективизации? Вот так просто возьмут и отдадут свою землю рабочим, пусть она якобы и бесполезна? Коров отдадут, овец, кур? Трактор? Да Уолтер полчаса водил меня вокруг трактора. По его теории Рольф знал, что у него никогда не будет трактора, а значит, он отстал от жизни.
Элоиза повысила голос:
– Они знают, что собственность не имеет внутренней ценности! Это тяжелая ноша! Почему бы не разделить ее?
Фрэнк закончил стену и ров, которые строил из песка. Он даже сбрызнул стену водой, чтобы сделать поверхность гладкой, а затем нарисовал на ней линии, изображавшие камни, из которых была сложена стена. Роза подошла к родителям и встала перед ними, но они были так заняты, что она, вложив руку в ладонь Фрэнка, сказала:
– Я хочу туда.
Другой рукой она махнула в сторону озера, поверхность которого медленно двигалась туда-сюда, словно вода в чашке.
– Мы не умеем плавать, – возразил Фрэнк.
– Может, нас кто-нибудь научит.
Воздух сотряс очередной протест Юлиуса. Фрэнк сжал руку Розы и сказал:
– Озеро довольно спокойное.
Она повела его на юг вдоль линии прибоя, кажется. Морт и Лью хорошо плавали. Наверное, они могли бы научить Фрэнка, не осмеяв его при этом, а если бы начали язвить, он бы им врезал.
– Они борются, – сказала Роза.
Ей было почти три с половиной, и то, что она использовала это слово, позабавило Фрэнка, но он ответил:
– Все мамы и папы борются. Или ругаются. – Потом: – Хотя, наверное, не о том, о чем ругаются Элоиза и Юлиус.
– А о чем?
Фрэнк на секунду задумался.
– Ну, например, что купить. Или как поступать с непослушными детьми.
Роза серьезно посмотрела на него и сказала:
– Ты делаешь, что хочешь.
– Да, просто делаю, – ответил он.
