сентября после встречи Литвинова с французским поверенным в делах в Москве Ж. Пайяром[846].
Реальные консультации с командованием Красной Армии начались лишь 25 сентября, когда Гамелен вызвал к себе военно-воздушного атташе СССР комдива Н.Н. Васильченко. Он сообщил ему о французских приготовлениях и запросил, чем может помочь советская сторона в случае начала войны из-за Чехословакии. Командование Красной Армии передало в Париж сведения о передвижении в сторону границы СССР 30 стрелковых дивизий, пополнении частей резервистами и приведении авиации в боевую готовность[847]. Но дальнейший обмен информацией поставил перед советским руководством ряд вопросов, на которые французская сторона не могла внятно ответить.
Франция фактически отказывалась от координации действий вооруженных сил, облекая этот отказ в формулу «СССР может принять меры, которые сочтет нужным»[848]. Гамелен выразил готовность интенсифицировать контакты с советским командованием за счет расширения штатов военного атташата в Москве, но не более того. Основную тяжесть воздушной войны, в том числе бомбежку германских городов, по мнению французов, следовало возложить на авиацию РККА. Генерал Вюймэн, который в беседе с Васильченко «держал себя очень сдержанно и неохотно шел на разговор о своих мероприятиях», заявил, «что он не сторонник налетов на Берлин и они (французы) не будут производить налет до тех пор, пока немцы не сделают налет на Париж» [849]. Наконец, Гамелен, несмотря на свои заверения в том, что СССР имеет свободу рук, настоятельно просил советскую сторону воздержаться от враждебных действий против Польши, которая к тому времени уже заявила о своих территориальных претензиях к Чехословакии. Все это было похоже на имитацию военных переговоров, которую советское руководство уже знало по опыту 1937 г.
Гамелен впоследствии ставил под сомнение готовность СССР на деле выступить в защиту Чехословакии: «[Советский военный атташе – авт.] не скрыл от меня, что, по его мнению, Польша могла выступить на стороне Германии против Чехословакии, чтобы вернуть Тешин. В этом случае, первой задачей для России становилось решить польскую проблему. Было видно, что его это радовало»[850]. В выступлении перед парламентской комиссией в 1947 г. генерал развил эту мысль: «Чего на самом деле хотели русские?… Я об этом ничего не знаю, но с тех пор эта проблема не оставляет меня, и я спрашиваю себя: могла ли тогда Россия на самом деле быстро вступить в войну против Германии?»[851]. Советская стратегия в ходе Судетского кризиса действительно скорее следовала за быстро меняющимися обстоятельствами, чем имела некое четко заданное направление[852], но такой ее характер во многом был связан именно с глубоким недоверием к потенциальным союзникам и, в первую очередь, Франции.
Даладье подписывает Мюнхенский соглашения.
Источник: Deutsches Bundesarchiv, Bild 183-R72204 / CC-BY-SA 3.0
Улетая 26 сентября в Лондон, Даладье заготовил проект декрета о всеобщей мобилизации и текст радиообращения к нации, который он собирался озвучить в день объявления войны, считавшейся практически неизбежной[853]. Подписание Мюнхенских соглашений 30 сентября на время сняло эту опасность. Все решилось в последний момент. В игре нервов Гитлер оказался сильнее иррациональной веры Чемберлена в честность фюрера, того внутреннего страха перед войной, который Даладье так и не смог изжить, внутреннего нежелания французских политиков рисковать, проступавшего через все их бравурные заявления. Глава французского правительства подписал акт о капитуляции Чехословакии, хорошо понимая все последствия подобного шага. Франция как великая европейская держава расписалась в своей недееспособности.
Это понимали уже современники. «Франции, – признавался М. М. Литвинову в сентябре 1938 г. Эррио, фактически воспроизводя аргументацию «группировки Бонне», – сейчас уже не под силу играть роль действительно великой державы: численность ее населения падает, финансы в полном расстройстве, внутренняя борьба обострена до крайности, авиация запущена, связи в Центральной и Восточной Европе подорваны и существуют больше номинально. Скоро наступит момент, когда Франции придется делать выводы из создавшейся ситуации». «Вот до чего докатилась Третья Республика!», – подытожил записавший суть этого разговора советский полпред в Лондоне И. М. Майский[854].
Какую роль в этом дипломатическом поражении сыграло командование вооруженных сил? Едва ли кто-то из высших офицеров всерьез рассматривал возможность объявления войны Германии из-за Чехословакии. В июне 1941 г. Даладье вспоминал: «Он [Гамелен – авт.] был за войну уже в сентябре [19 – авт.]38 г. и советовал мне скрыть от Англии состояние нашей авиации» [855]. Вряд ли за этими словами кроется нечто большее, чем желание низвергнутого, заключенного под арест государственного деятеля, наблюдавшего военный крах Франции, оправдать свой курс и разделить ответственность за принятые судьбоносные решения. Вероятно, близок к истине М. Александер: «Гамелен не противился бы решению правительства воевать за Чехословакию в сентябре 1938 г., но он и не являлся сторонником подобного варианта действий»[856]. Для реализации военного сценария в сентябре 1938 г., с точки зрения Франции, отсутствовали два ключевых условия: удовлетворительное состояние вооруженных сил и британские гарантии помощи. Ценой сдачи Судет и обвального ослабления своих международных позиций Франция создала предпосылки для их реализации: она выиграла время для завершения перевооружения, а Великобритания, гарантировав целостность того, что осталось от крупной европейской страны, взяла на себя обязательства по обеспечению статус-кво на континенте. Париж окончательно встраивался в фарватер внешней политики Лондона. Новый франко-британский союз возникал на руинах Чехословакии.
Глава VI
Возрождение франко-британского союза (1939 г.)
Мюнхенские соглашения вызвали волну энтузиазма в Лондоне и Париже, однако она быстро схлынула. Вместо того чтобы встать на путь мира, как того желал бы главный глашатай Мюнхена Чемберлен, Гитлер, недовольный тем, что его экспансионистские планы оказались временно сорваны, форсировал военные приготовления. Биограф фюрера И. Фест пишет по этому поводу: «Недовольство Гитлера исходом мюнхенской конференции, естественно, усиливало его нетерпение. Уже спустя десять дней он передал Кейтелю строго секретный перечень вопросов относительно военных возможностей рейха. 21 октября он дал указание о военных акциях с целью “ликвидации остальной части Чехии”, “овладения Мемельской областью” и, кроме того, распорядился в дополнительном указании от 24 ноября подготовиться к оккупации Данцига»[857]. 14 октября Геринг анонсировал старт новой масштабной программы перевооружения, «по сравнению с которой все предыдущие достижения были ничтожны». Люфтваффе предполагалось увеличить пятикратно. Флот должен был ускорить ввод в строй новых крупных надводных кораблей и подводных лодок. Для армии планировалось заказать новые объемы тяжелого вооружения, в первую очередь крупнокалиберных артиллерийских систем и танков [858]. События 9-10 ноября 1938 г., вошедшие в историю как «Хрустальная ночь», подтвердили, что Гитлер в своих действиях по-прежнему руководствуется разрушительной и агрессивной идеологией.
Даладье и Бонне в Париже в день подписания Мюнхенских соглашений.
Источник: Keystone-France
Шаги, сделанные Германией после заключения Мюнхенских соглашений, не остались не замеченными в Лондоне и
