сложиться ситуация, при которой Третий Рейх станет фактическим хозяином Западной Европы со всеми вытекающими отсюда последствиями для безопасности Альбиона. Эти же опасения высказывал и посол Э. Фиппс. По его словам, при отсутствии британской поддержки Франция могла отказаться от дальнейшего сдерживания Германии. Эту озабоченность, чем дальше, тем в большей степени, разделял Галифакс[900]. Сотрудники берлинского посольства, возглавляемого одним из энтузиастов политики «умиротворения» Н. Гендерсоном, в обход своего шефа информировали Лондон о том, что Германия форсировано готовится к войне вопреки всем расчетам Чемберлена[901].
В заявлениях французов о том, что они не могли в одиночку гарантировать безопасность Западной Европы, не было ничего нового. Как известно, Гамелен в своих переговорах с британцами неоднократно прибегал к такой тактике, пытаясь заручиться обязательствами военной помощи на континенте. Однако к началу 1939 г. многое поменялось. Как отмечает Р. А. Сетов, «в первые месяцы 1939 г. обозначилась перспектива превращения Германии в явно доминирующую силу в Европе, что представляло серьезную и непосредственную угрозу для Великобритании и Франции»[902]. Германия становилась слишком сильной, и в Лондоне не могли этого не замечать. Те аргументы о недостаточности германского военного потенциала для начала новой войны, которые в 1936 гг. противопоставлялись доводам Гамелена, больше не имели отношения к реальности: Третий Рейх действительно обладал массовой боеспособной армией, очевидным превосходством в авиации, как над Францией, так и над Великобританией, и, кроме того, наращивал военно-морское могущество: летом 1938 г. Гитлер приказал ускорить строительство суперлинкоров «Бисмарк» и «Тирпиц», а также реализацию программы создания подводного флота. В июне 1938 г. он распорядился начать подготовку плана войны против Вели-кобритании[903].
Колебания французской политики, причиной которых во многом был сам Уайтхолл, также казались все более опасными. Их амплитуда становилась угрожающей, и никто в Лондоне не мог исключить, что на очередном витке попыток уйти от вооруженного конфликта Бонне не решит договориться с Германией о большой сделке, которая превратит Париж в младшего союзника Берлина. «В этом контексте всеобщего смятения, – пишет Р. Янг, – особый страх перед тем, что французы могут оставить Нидерланды или не смогут полноценно защитить себя, усиливал британскую озабоченность по поводу будущего англо-французского альянса»[904]. В Лондоне были готовы пересмотреть свое отношение к французским «тыловым союзам», которые всегда рассматривались как ненужная обуза. Однако даже объединенной франко-польской мощи не хватило бы для сдерживания Германии. Великобритании, хотела она того или нет, приходилось выбирать сторону в уже тлевшей европейской войне.
В подобной атмосфере неопределенности процесс переформатирования всей международной системы безопасности запустило событие, которое еще годом ранее едва ли получило бы какой-то значительный отклик в Уайтхолле. В январе в Лондон по различным каналам начала поступать информация, что Берлин, столкнувшись с экономическими трудностями, которые в перспективе могли подорвать его способность участвовать в европейском вооруженном конфликте, решил действовать на упреждение. В меморандуме Форин Офиса от 29 января, переданном французскому послу Ш. Корбену, отмечалось, что до конца февраля Гитлер мог развязать агрессию в Западной Европе, либо поддержав захватнические планы Италии, либо, что считалось более вероятным, напав на Нидерланды.
«Правительство Его Величества, – говорилось в меморандуме, – нисколько не желает нагнетать панические настроения, но нельзя не заметить, что сегодня, как в июле, августе и сентябре прошлого года, во всех отчетах [разведки – авт.] прослеживается одна общая тенденция. Стратегическая важность Голландии и ее колоний столь велика, что, по мнению правительства Его Величества, нападение Германии на Голландию должно рассматриваться как прямая угроза западным державам. Если мы не сможем ответить на этот вызов, наша неудача превратит Германию в господствующую силу в Европе. Чтобы избежать подобного варианта развития событий, правительство Его Величества склонно считать, что у него не останется иного выбора, как рассматривать нападение Германии на Голландию в качестве casus belli»[905]. В беседе с Корбеном Галифакс выразился еще откровеннее: «Если Рейх действительно последует этому плану и вторгнется в Нидерланды, Великобритании, чьи жизненные интересы окажутся под угрозой, придется взяться за оружие»[906]. Фиппсу и Фрэйзеру поручили провести зондаж в Париже: «И [глава военной разведки – авт.] Гоше, и Гамелен предупредили Фрэйзера о тех трудностях, с которыми столкнется Франция при попытке Германии пройти через Бельгию, и об опасности для франко-британской коалиции со стороны германских баз подводных лодок и авиации, расположенных в Нидерландах. Даладье в разговоре с Фиппсом также выразил озабоченность по поводу возможного германского вторжения через Нидерланды»[907].
Так называемая голландская военная тревога (Dutch War Scare) на самом деле являлась результатом мистификации. Соответствующие документы, видимо, были подброшены британским информаторам сотрудниками германской разведки, связанными с антигитлеровскими кругами высшего офицерства[908]. Расчет, вероятно, делался на то, чтобы заставить наконец Великобританию решительно выступить против агрессивных планов Берлина. Во Франции догадывались о том, что в Лондон поступила дезинформация, но решили воспользоваться сложившимися обстоятельствами, прибегнув к «искусно направляемой тактике запугивания»[909] и открыть британцам глаза на необходимость непосредственного военного взаимодействия. «В наших интересах, – отмечалось в документе французского МИД, – чтобы британское правительство выступило в роли просителя и само искало нашего содействия». Эту ситуацию предлагалось использовать для того, чтобы заставить Лондон активизировать свои военные приготовления, в частности, приступить к переговорам генеральных штабов и ввести в стране всеобщую воинскую обязанность [910].
В конце января возможность скорого захвата Германией Нидерландов и последующего развертывания воздушной войны против Великобритании открыто обсуждалась дипломатами, министрами и генералами. Чемберлен скептически отнесся к сведениям разведки, однако ситуация уже развивалась вопреки его мнению. Начальники штабов заявили, что нападение на Нидерланды стратегически равноценно нападению на Британские острова. По их словам, Великобритания не имела военных возможностей воспрепятствовать подобному сценарию и в этом вопросе полностью зависела от Франции. Чтобы поддержать французскую решимость, требовалось максимально быстро направить на континент хотя бы те ограниченные контингенты, которые можно было поставить под ружье.
1 февраля правительство приняло ряд важных решений. Великобритания обязывалась объявить войну Германии в случае ее вторжения в Нидерланды или Швейцарию. Для организации совместных операций планировалось провести переговоры между британским и французским генеральными штабами. В качестве театров военных действий обозначались Средиземноморье и Ближний Восток, а Италия называлась потенциальным противником. Галифакс и его заместитель А. Кэдоган предприняли зондаж в Вашингтоне с целью заручиться поддержкой президента Ф.Д. Рузвельта и попытались надавить на Брюссель, чтобы побудить его к пересмотру политики нейтралитета[911]. Численность британского контингента для отправки на континент решили увеличить до 19 дивизий. В апреле в Великобритании ввели всеобщую воинскую обязанность[912].
Таким образом, спешно, «в пожарном порядке», без обстоятельного обсуждения Франция получила наконец, причем в максимально полном варианте,
