в свои переселенческие колонии, чтобы оказывать помощь местным элитам или сохранять прямое правление. Вместо повышения налогов и введения воинского призыва британские элиты воспользовались единственным оставшимся вариантом — создавать в переселенческих колониях местные правительства, которые будут оставаться в структуре империи, но при этом привлекать средства, необходимые для их собственной администрации и самообороны. В результате уже в 1850-1860-х годах Британия вывела из Канады большую часть своих войск. Правда, в 1860 году войска были направлены для подавления восстания маори в Новой Зеландии, но затем основная часть этого контингента была быстро выведена, чтобы снизить издержки.[538]
Неудивительно, что избранные правительства в переселенческих колониях служили интересам своего электората или по меньшей мере местных элит. В 1859 году Британия разрешила «ответственным правительствам» в переселенческих колониях вводить таможенные тарифы, и все эти структуры использовали новые полномочия для привлечения доходов и защиты местной промышленности от конкуренции со стороны Британии и других стран.[539] Несмотря на то, что деловые группы в Британии постоянно вели лоббистскую деятельность против этих тарифов,[540] Британия так никогда и не оспорила сбор этих пошлин в переселенческих колониях. В политическом отношении было проще минимизировать расходы на переселенческие колонии, а также возможности разрыва с ними,[541] нежели противостоять колонистам и пытаться обратить вспять их требования автономии и преследование собственных экономических интересов путём восстановления прямого правления, что также потребовало бы от Британии оплаты издержек по защите этих территорий. В любом случае в различных колониальных департаментах не хватало сотрудников, все они находились под постоянным давлением со стороны белых переселенцев и лоббистов белых колонистов в зависимых колониях и не были способны сформулировать новую, более решительную стратегию.
Кроме того, британское правительство предлагало кредитные поручительства по ценным бумагам, которые выпускали как зависимые, так и переселенческие колонии,[542] поэтому, чтобы избежать необходимости расплачиваться за дефолты, Британия позволила этим колониям вводить протекционистские меры для своей промышленности, хотя «её внутренний рынок оставался открытым и незащищённым, отчасти с целью помощи конкурентам страны в обслуживании своего долга перед британскими инвесторами».[543] Интересы британских промышленников, уязвлённые таможенными тарифами переселенческих колоний, оказались отодвинуты на второй план этими более масштабными фискальными и геополитическими соображениями, а также способностью финансистов делать выплаты по своим обязательствам главным приоритетом внешней и имперской политики. Вопрос о том, как долго империя оставалась прибыльной для Британии, представляет собой сложную проблему, которую ещё предстоит решить. Однако неоспоримо то, что она оставалась прибыльной для «взаимосвязанных элит в правительстве, финансах, землевладении, коммерции, а также для профессионалов на юго-востоке страны».[544]
IV. Заключение
Какое значение имело изменение отношения переселенческих колоний к метрополии? Снова поразмыслим над таблицей 1.1. Колониальные элиты в Индии и переселенческих колониях помещены в ней в квадранте с низким уровнем автономии от должностных лиц метрополии и высокой степенью влияния на её экономику и/или политику. Как было показано в этой главе, данная классификация получает обоснование с помощью таких фактов, как национализация Ост-Индской компании и устойчивая способность британского государства изымать индийские ресурсы для министерства финансов и задействовать индийских солдат в боевых действиях для сохранения британского геополитического превосходства. Однако элиты переселенческих колоний располагаются в противоположном квадранте таблицы 1.1 с высоким уровнем автономии от чиновников метрополии и высоким же уровнем влияния на её экономику и/или политику. Этот высокий уровень автономии демонстрируют успешная Американская революция и растущая способность остальных переселенческих колоний добиваться самоуправления и использовать свои политические силы для принятия мер наподобие таможенных тарифов, которые шли на пользу колониям, даже несмотря на то, что они наносили вред метрополии. Переселенческие колониальные элиты усиливали свои взаимосвязанные экономические отношения с метрополией, чтобы влиять на британскую политику и стимулировать те меры, которые ослабляли способность Британии сохранять доминирование в обрабатывающей промышленности и смещали баланс сил как в экономическом, так и в политическом отношении в сторону финансовой элиты.
По сути дела, в конце XIX века Британия утратила один из четырёх принципиальных признаков достижения и удержания гегемонии, установленных в булевой таблице истинности 1.3. Растущая автономия переселенческих колоний и их увеличивающаяся способность влиять на политику в британской метрополии стали перевешивать или по меньшей мере уравновешивать отсутствие автономии у Индии и её вклад в фискальное и военное могущество Британии. Таким образом, для понимания восхождения, устойчивости и распада британской гегемонии нам потребовалось проанализировать империю и её элиты в целом, чтобы проследить взаимодействия между элитами метрополии и колоний и оценить относительные воздействия автономных и зависимых колониальных элит на политическую экономию метрополии. В главе 1 была выдвинута гипотеза, что гегемония нарушала стабильные отношения между элитами и усиливала конфликт элит в метрополии. Оказывается, что в Британии этого не происходило. Наоборот, переселенческие элиты обнаружили путь к более значительной автономии в рамках британской гегемонии. В случае Британии к фатальному ослаблению её гегемонии привела именно более значительная автономия элиты в переселенческих колониях, а не усилившийся конфликт элит в метрополии.
Британский империализм создавал новые элиты как в метрополии, так и в колониях, меняя общую структуру отношений между элитами. Финансиализация была порождением британского империализма и двойного механизма формирования элит в метрополии и колониях, порождённого этим империализмом. Денежно-кредитная и финансовая гегемония Британии, шальные прибыли от колоний и коммерции, а также запросы колониальных элит на автономию и защиту сделали финансовую элиту тем краеугольным камнем, который объединял материальные интересы и политические цели прочих земельных, колониальных, торговых, промышленных и правительственных элит, порождая неизменный консенсус в пользу низких налогов и сильной валюты. Эти меры гарантировали, что финансы будут оставаться наиболее прибыльным видом инвестиций и, в свою очередь, препятствовать реорганизации британской промышленности и внутренних инвестиций, необходимой для противостояния конкуренции со стороны американских и немецких компаний. Низкие налоги не позволяли вывести военные расходы на уровень, необходимый для того, чтобы значительно превосходить другие европейские державы, прежде всего Германию, и тем самым не допустить соперничества великих держав, которое выносило приговор британской торговой и колониальной гегемонии. Необычайно долгая британская гегемония, которая охватывала период промышленной революции, была ослаблена уникальным образом — без формирования автаркических элит. Напротив, консенсус между взаимосвязанными элитами обусловил устойчивую имперскую и фискальную политику, которая действительно оказалась способной обслуживать все осознаваемые элитами интересы, но при этом препятствовала реформам, принципиально важным для противостояния восхождению экономических и военных соперников.
