всего, те типы разногласий между капиталистами относительно характеристик отрасли, масштаба, местоположения или идеологии, которые создавали предпосылки для законодательства о социальном обеспечении и регулирования в других политических сферах, никогда не распространялись на профсоюзы. Работодатели всегда противостояли профсоюзам единым фронтом,[563] поэтому профсоюзы не могли найти союзников среди капиталистов, либо заключать сделки с ними или федеральным правительством в отсутствии масштабных волн забастовочной активности или необходимости пресекать волнения трудящихся в военное время.
Во-вторых, профсоюзы раскалывал расизм, в связи с чем они предпринимали мало попыток организовать трудящихся в южных штатах, выступавших бастионом антипрофсоюзного большинства в Конгрессе, — именно в эти штаты компании, охваченные профсоюзами, перемещали свои предприятия ещё до того, как стали выносить свои мощности и рабочие места в другие страны. И пока расизм разделял профсоюзы и их либеральных союзников,[564] он объединял южных демократов и республиканцев в Конгрессе и позволял республиканцам постоянно обращаться к избирателям, которых в противном случае оттолкнула бы консервативная экономическая политика.[565] Грегори Хукс и Брайен Маккуин обнаруживают, что в тех избирательных округах, где на выборах в Конгресс 1946 года победили республиканцы (эти округа и дали им большинство, обеспечившее принятие закона Тафта-Хартли вопреки вето Трумэна), размещались авиационные производства, и в ходе Второй мировой войны эти территории столкнулись с существенным притоком небелых иммигрантов.[566] Как будет показано ниже, расизм также обеспечивал Никсону основание для того, чтобы использовать тему позитивной дискриминации[567]для откола профсоюзов от их союзников-демократов в северных штатах, которые выступали за гражданские права.
В-третьих, среди профсоюзов существовали разногласия относительно коммунизма, что вело к чисткам, устранявшим наиболее преданных и успешных организаторов, в результате чего во главе профсоюзов оставались всё более пассивные и бюрократичные должностные лица.[568] Таким образом, долгосрочными последствиями стратегии корпораций, в течение нескольких лет после Второй мировой войны направленной на ограничение расширения профсоюзов и их растущей силы, было ослабление профсоюзов и их политическая изоляция в таком масштабе, который никто не мог предвидеть в момент принятия законов Тафта-Хартли и Лэндрама-Гриффина. Наконец, при череде президентов из республиканцев и консервативных демократов, находившихся у власти с 1969 по 2008 годы, членство в профсоюзах и правовые позиции НСТО настолько изменились, что они сдерживали профсоюзную организацию и позволяли работодателями использовать способы борьбы с профсоюзами, разработанные в 1970-х годах фирмами наподобие Modern Management Methods.[569] Поворот к усиливающимся попыткам борьбы с профсоюзной организацией сопровождался волной корпоративных слияний (она будет рассмотрена ниже), которая устраняла разграничения между преимущественно северными корпорациями, прежде располагавшими к себе профсоюзы, и преимущественно южными компаниями, ранее отличавшимися неистовым противостоянием профсоюзам.
Великий разворот
После 1960-х годов американская экономика и публичная политика резко изменились. В 1970-х годах стремительно повышавшиеся после окончания Второй мировой войны заработки индивидов, доходы семей, производительность труда, прибыли корпораций и доходы государства разом перестали расти. Сколь бы тяжёлым временем ни были семидесятые в сравнении с бумом 1950-1960-х годов, темпы роста ВВП (как совокупного, так и на душу населения), производительности труда и реальных заработков на одного наёмного работника сокращались и в последующие десятилетия. Эти показатели стали демонстрировать противоположную тенденцию лишь благодаря экспансии 1995–2000 годов, которая была пробуждена к жизни и поддерживалась главным образом финансовым пузырём, лопнувшим вместе с крахом фондового рынка в 2000 году.[570]
Производительность труда в США, в промежутке 1950–1973 годов показывавшая рост в среднем на 2,5% в год, затем, с 1973 по 1984 годы, увеличивалась лишь на 1% в год.[571] Реальные зарплаты, которые в 1960-х годах росли на 10% в год, в 1970-х увеличивались лишь на 2,7% в год, что, впрочем, и так было более чем вдвое выше динамики в любом из последующих десятилетий.[572] Норма прибыли нефинансовых коммерческих компаний, «резко колеблющаяся в течение отдельно взятого бизнес-цикла», достигала пиковых значений 9,2% в 1982 году, 12,6% в 1997 году и 11,7% в 2006 году, что едва ли сопоставимо с пиковыми значениями в 16% в 1950-х годах и 17,3% в 1966 году. Кроме того, в 1950-1960-х годах эти пики продолжались дольше, а спады были короче и менее резкими, чем в любом последующем десятилетии, включая 1990-е годы.[573]
Трудящимся после 1973 года доставалась лишь незначительная доля роста производительности. С 1948 по 1973 годы производительность увеличилась на 96,7%, а средняя почасовая заработная плата работников на производстве/вне сферы управления в частном секторе выросла на 91,3%. Но в 1973–2014 годах производительность выросла на 72,2%, а зарплаты всего на 9,2%.[574]
Неравенство доходов, снижавшееся при всех президентах от Франклина Рузвельта до Линдона Джонсона, за исключением Эйзенхауэра, при котором оно оставалось на неизменном уровне, далее увеличивалось при всех президентах от Никсона до Буша-младшего, включая Клинтона, и слегка снизилось при Обаме. Неравенство в благосостоянии начиная с 1970-х годов росло всё более быстрыми темпами, достигнув в президентство Буша-младшего в 2007 году пикового значения, превышавшего прежний максимум, установленный в 1929 году.[575] В 1928 году на долю самых богатых 1% американцев приходилось 23,9% совокупного национального дохода. К 1979 году этот показатель сократился до 10%, но в 2007 году снова увеличился до 23,5%, а в 2013 году слегка сократился до 20,1%.[576] Иными словами, «верхнему 1% американцев, которые в конце 1960-х годов обычно получали 11% национального дохода, теперь достается чуть более 20%, а нижние 50%, которые прежде обычно получали более 20%, теперь имеют 12% — от нижних 50% к верхнему 1% перешло 8% национального дохода. Доля доходов этого верхнего 1% настолько увеличилась, что с избытком перевесила снижение доли нижних 50%, хотя количественно эта группа в 50 раз больше. Для нижних 50% начиная с 1980 года средний размер доходов до налогообложения остановился на уровне примерно 16 тысяч долларов, тогда как для верхнего 1% он утроился до примерно 1,3 млн долларов в 2014 году. В результате, если в 1980 году взрослые представители верхнего 1% получали доходы, в 27 раз превышавшие доходы нижних 50%, то сегодня этот разрыв увеличился до 81 раза».[577]
В 1949–1979 годах в периоды экономической экспансии верхнему 1% доставались 10% совокупного роста доходов, что соответствовало или было немного меньше их доли в национальном доходе, тогда как в 1981–2013 годах верхний 1% получал 58,9% роста, что значительно превышало долю этой группы в национальном доходе и
