не использовались или (в худшем случае) уничтожались.
Третий момент – неразличение конкуренции и войны. Соперничество может двигать нас к инновациям, реформам, строительству и расширению. Но неизвестно, дают ли преимущество реальные насильственные действия. Мы можем получить большую выгоду – великое выравнивание, технологическое развитие или более сильное государство – от соперничества, а не от войны. Историки называют этот процесс оборонительной модернизацией. Перед лицом могущественного соперника общества видоизменяются, стремясь стать более конкурентоспособными. Многие технологические инновации, якобы обусловленные войной, на самом деле появились в мирное время. Например, лунные экспедиции, сверхзвуковые самолеты и интернет – все это результат интенсивного соперничества периода холодной войны, а не поспешных разработок во время реального вооруженного конфликта. Изменения, происходящие в ожидании возможной войны, отличаются от тех, что происходят в разгар битвы.
Некоторые утверждают, что только в горниле войны общества готовы идти на самые тяжелые жертвы – например, на изменения, необходимые для создания налоговой системы или выравнивания политической структуры. Назовем это идеей Крайней Необходимости. Впрочем, насколько мне известно, никто еще не доказал ее правоту и тем более – то, что сомнительные выгоды от войны перевешивают страшную цену, которую придется заплатить. Некоторые специалисты показывают, что города и страны развивались активнее, если вели больше войн. Проблема с этой корреляцией в том, что называется пропущенным смещением переменной. У нас нет надежных критериев «напряженного, но ненасильственного соперничества». Конкуренция за людские ресурсы, территории и влияние ведет к огромному количеству реформ и технологических изменений. И она очень редко выливается в насилие. Но без критериев этого более мирного соревнования и оборонительной модернизации любая корреляция в паре «конфликт – развитие» сильно завышает роль реального силового противостояния [28].
И наконец, последняя ошибка – игнорирование стабильности, равенства и государственного строительства, происходящих без войны. Последние 80 лет были одним из лучших периодов истории в плане стабильности, демократии и государственного развития, и они были относительно мирными, если учитывать только международные конфликты. С 1945 года число стран – участниц ООН выросло с 51 до 193. За семьдесят пять лет эти молодые государства прошли путь от бывших колоний со скудной администрацией до крупных развитых стран с растущим спектром общественных услуг. Демократия от хрупкой системы, принятой в горстке особых стран, стала глобальной нормой. Резко выросли стандарты жизни. Некоторые из наиболее успешных стран, такие как Гана, едва ли видели за это время даже день войны. Когда мы смотрим на чудеса XX века, от Южной Кореи до Ботсваны, мы понимаем, что военные действия не сыграли в них особой роли. Совершенно очевидно, что к успеху есть альтернативные пути [29].
Вероятно, лучший пример прогресса без военных действий – постепенное распространение политики и власти за последние три столетия. В начале этого периода большинство государств представляло собой «крышу», занималось покровительственным рэкетом, возглавляемым элитами. Периодически что-то усиливало власть де-факто народных масс: новый способ коммуникации и коллективной организации (например, книгопечатание или «Фейсбук»), открытие процветающего региона, куда можно уехать (например, Новый Свет), оружие, подходящее для массовой армии (например, мушкеты), или новый способ скрывать свое производство или прибыль (например, картофель, который не так-то легко учитывать жадным налоговикам). Это увеличивало переговорную силу не элит. Обретая новое влияние, массы требовали себе больший кусок общественного пирога: общественных благ и права решающего голоса в соответствии со своей властью. Альтернативой было вооруженное восстание.
Но мы уже знаем, что вооруженные восстания – неэффективный способ заключения сделок. Элиты тоже это знали и потому шли на уступки. Они предлагали наиболее могущественным аутсайдерам места в казначействе, тайном совете и других влиятельных органах (по сути, подкупали наиболее могущественный сегмент из тех, кто был лишен
привилегий, тем самым расширяя круг элиты). Они даже могли уступать требовательным претендентам часть реальной власти, создавая такие институты, как парламенты, местные правительства или независимые агентства и бюрократический аппарат. И наконец, часть пирога элиты отдавали в виде общественного блага – от строительства дорог до систем общественного здравоохранения, правосудия и школьного образования. Расширяя спектр общественных благ, они усиливали государство.
Кроме того, стабильность государства и равноправие возникали в процессе внутренней борьбы между элитами в коридорах власти и торговцами и массами – за их пределами [30]. Эти изменения можно заметить – они отражают вмешательства и секреты успеха, которые мы уже видели: сдержки и противовесы, сильные государства и кооптация влиятельных. Внутреннее соперничество, иногда с применением силы, но чаще мирное, двигало общества к стабильности и процветанию.
Разумеется, для тех, кто живет в нестабильных обществах, это не слишком обнадеживающая информация. Они не хотят слышать «подождите век-другой и надейтесь, что сочетание исторических факторов поможет вашему обществу превзойти Западную Европу, Китай и Японию». Они хотят более быстрого и прямого пути к миру. И довольно много людей со стороны заинтересованы помочь им. Что именно они должны сделать? Мой ответ, если коротко: стать инженерами-мироустроителями.
Заключение
Инженер-мироустроитель
У всех людей свое отношение к вопросам войны и мира. Многие предпочитают относиться к ним с позиции интеллектуальной заинтересованности при эмоциональной отстраненности. Война – вечная человеческая борьба. Как она может не вызывать любопытства? Страдания, которые она приносит людям, чаще всего представляются чем-то далеким и абстрактным. Еще одна распространенная позиция – признание собственной беспомощности: никому не под силу решить столь глобальную проблему, тем более мне. Если конфликт бывает трудно понять и объяснить, что уж говорить о способности его разрешить?
Но есть еще одна позиция, которую занимают люди по отношению к войне: это острое желание что-нибудь сделать. За этим стремление может стоять так называемый комплекс спасителя. Но я встречал немало людей, которые искренне хотели вложиться в нечто большее, чем собственная жизнь.
Многие люди, в том числе я, придерживаются не одной позиции, а лавируют между ними, испытывая самые разные эмоции в отношении вопросов войны. Но их осмысление кажется таким сложным, а решение проблемы – невозможным, только если мы ставим своей целью борьбу за мир во всем мире, а не за то, чтобы он стал хотя бы немного менее воинственным. Пытаясь достичь этой цели, стоит избегать резких движений. Смелые шаги могут завести не туда. Истинный путь к миру извилист, скрыт и полон препятствий. Вместо того чтобы бросаться вперед очертя голову, лучше придерживаться правила: «Продуманные, неустанные шаги ведут в нужном направлении».
Десятки экономистов, политологов, антропологов, социологов и практиков пытались понять, почему одни методы в этой области работают, а другие – нет. Мало кто изучает непосредственно вопросы войны и мира – гораздо
