— И ты согласилась? — не поверила Рада. — Столько лет была колдуньей и решила стать вампиром?
Изабелла хохотнула.
— А чего хорошего быть человеком, если живёшь среди вампиров? Нас там таких несколько было, и все мы считали дни до момента, когда сможем стать такими, как все, понятно? Помню Владика, он из сирот был, всю дорогу боялся, что его кто-нибудь в итоге съест. Ха, кто бы знал, во что он вырастет!
— А ты? — негромко спросил Слава. — Ты не боялась?
— Я-то? — острый подбородок вампирши горделиво приподнялся вверх. — Я никогда не боялась.
— Но ты ведь тоже была сиротой. — Он смотрел на Изабеллу с таким животрепещущим интересом, что Рада, с силой стиснув челюсти, прикусила язык.
Вампирша задумалась. Игривая улыбка на миг покинула её лицо, но быстро возвратилась обратно.
— Я никогда не была сиротой. Может, у меня никогда и не было того, что вы называете нормальной семьёй, но мама и так настрадалась достаточно. Она заслужила пожить для себя, и я тоже живу для себя.
Рада смотрела на Славу, а тот не сводил с вампирши полного понимания и сострадания взгляда.
— Мать тебя бросила?
— Ни в коем случае! — возмутилась Изабелла. — Она заботливо передала меня тем, кто заботился обо мне и растил меня. У нас никогда не было особенных родственных уз, но я знаю, что она меня любила. Знаешь, почему она называла Изабеллой? Потому что это имя, которое могло бы быть у принцессы. А она хотела, чтобы я была принцессой. Чтобы весь мир лежал у моих ног, чтобы я не знала бед. Но вся наша жизнь была сплошной бедой, а из-за моего рождения маме пришлось потерять всё, что она имела, и жить с тем подонком. Мама была совсем молодой, она с рождения болела, а он издевался и над ней, и надо мной. Конечно, когда мама стала вампиром, всё изменилось! У неё появился шанс пожить нормально! Она столько страдала ради меня, разве я имею права требовать больше, чем она мне дала?
Кот хотел возразить, но неожиданно напряжённый голос Врача не позволил ему этого.
— Ты не помнишь, что было до Разлома, — напомнил он своей спутнице. — Ты не можешь знать наверняка.
— А что, мне, по-твоему, врали? — огрызнулась та.
— Я допускаю такой вариант.
— А вот не надо! — Вампирша резко поднялась на ноги. Её лицо было совершенно серьёзно. — Сколько раз тебя просила, про это — не надо. Это не важно. Я не знаю, где она, с кем она, что делает, я даже не вполне уверена, жива ли она. Так было всегда. Я всегда жила с этим, и мне было хорошо. И сколько бы раз ты ни говорил, что это неправильно, ничего не изменится.
— Твоя преданность женщине, которую ты почти не помнишь, не доведёт до добра.
— Преданность! — Изабелла вскинулась, отдаляясь от стола. — Я никому не преданна. Никому! Ни тебе, ни им! Только себе, понял? Я живу только ради самой себя!
Резко развернувшись, она скрылась за занавеской, провожаемая взглядами оставленных позади колдунов.
— Это она преданна только себе, — негромко проговорил Врач ей вслед. — Ты преданна слишком многим, моя принцесса.
Позднее Слава не раз пытался заговорить с Изабеллой об этом, но вампирша, резко теряя энтузиазм, отталкивала его в сторону и уходила прочь. Повисшее между ними тремя напряжение действовало Раде на нервы целых два дня, а на третий, когда фургон в очередной раз остановился перед завалившим дорогу буреломом, Врач объявил:
— Дальше не проехать. Мы почти добрались до Якутска, отсюда вам придётся двигаться самостоятельно.
12. Сестра и не брат
Мира сидела на своём месте, демонстративно откинув в сторону зелёную занавеску. Она повернулась к Максу спиной, нацепила на голову большие наушники и смотрела сериал. Всё это время она смотрела сериалы, если, конечно, не читала одну из книг, хранящихся в ящике в изголовье кровати, или не смотрела на дорогу через своё собственное окошко. Или не рисовала, достав карандаши и бумагу из обувной коробки, как прошлым вечером. Более не пытаясь скрываться, полоумная будто бы, напротив, изо всех сил пыталась показать Максу что-то. И у неё получалось.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Думая об этом теперь, Чтец пытался понять, почему вообще удивлён. Чего он ожидал? Того, что Мира целыми днями оцепенело лежит, разглядывая свою занавеску и исцарапанную стену? Глупость, он не мог думать так в самом деле. Он просто не думал, полностью положившись на уже сформировавшееся впечатление об этой девушке, и теперь Мира наглядно показывала ему, насколько неполноценным оно оказалось.
Вечером девушка вновь достала карандаши, подложила кусок фанеры под лист бумаги, легла на живот. Макс плохо представлял себе, как можно рисовать в таком положении, но спальное место Миры не позволяло ей сесть. Наблюдая за тем, как изгибается спина приподнявшейся на локтях художницы, Чтец поджал губы, не выпуская рвущийся наружу вопрос: «Если ты перестала прятаться, зачем дальше терпеть неудобства? Почему не спуститься вниз, не сесть за стол?»
Словно услышав невысказанное, спутница Бессмертного обернулась. Их взгляды встретились и Макс, от неожиданности забыв моргать, оторопело понимал, что на него смотрят. Кажется, он сам почти ничего не видел, и, когда Мира наконец вернулась к своему занятию, остался с отчётливым ощущением: это был поединок и он в нём проиграл.
Больше скрывать своего интереса охотник не пытался. В открытую наблюдая за тем, как девушка рисует, то поднимаясь на локтях, то, напротив, ложась лицом на фанеру, он подмечал, как двигаются кисти её рук. Быть может, художники тоже двигались так, Чтец никогда не интересовался этим вопросом, но именно эти мелкие, еда заметные смещения пальцев, эти то резкие, то, наоборот плавные повороты — всё это он жадно впитывал в себя, наблюдая за работой мастеров. Силясь понять, когда именно оставленные на бумаге чернильные следы обретают значимый для самой реальности смысл, Чтец проводил часы, неподвижно, почти не дыша наблюдая за работой мастеров. Он понял не так много, как хотел, но сейчас мог сказать наверняка: он видит руки мастерицы. Мира была мастерицей.
Не без труда отведя взгляд от завораживающе пляшущего карандаша в руках девушки, Макс поднялся на ноги и отошёл к кухне, задумчиво проведя рукой по печатям на стенах. Странные, перегруженные, слишком узко применяемые, похожие и в то же время совсем не похожие на ту панель, что крепилась возле руля автодома. Не дед Миры. Она сама.
Спрашивать Мишу или, тем более, саму Миру пока не хотелось, но, даже пересев за руль, Чтец не мог избавиться от навязчивых мыслей. Почему они решили это скрывать? Мира больше не может писать печати или просто не хочет делать этого? Что на самом деле случилось с ней, могло ли это быть связано с её мастерством? Могла ли необычность создаваемых ею печатей поспособствовать этой трагедии?
Чтец думал об этом до самого вечера, пока, предупреждающе мигнув фарами, им навстречу не выехал фургон.
— Какие люди, — пробормотал Макс, сбавляя скорость.
Миша потянулся за маской, но опустил руку. По его лицу пробежала волна узнавания.
— Мотыльки.
Они остановились на обочине напротив, и Бессмертный первым направился навстречу знакомым. Намереваясь выйти следом, Макс накинул плащ, когда Мира, свесившись с полки, крикнула Мише:
— Я буду ждать здесь.
Тот с удивлением обернулся и кивнул: что ещё она могла делать? Но Чтец задержался, некоторое время вглядываясь в пятно света от зажжённой за занавеской лампы.
Выйдя на улицу вслед за другом, Макс поправил второпях завязанный платок и поспешил навстречу к вышедшим поприветствовать их Мотылькам. В своих одинаковых камуфляжных костюмах, шуршащих чёрными обозначающими крылья лоскутами на спине, обычно они казались одинаковыми, все, кроме, быть может, Первого, которого Макс легко узнавал по походке. Однако в этот раз они вышли без масок, быть может, следуя примеру Бессмертного, а может, выражая уважение к Чтецу. Первый протянул ему руку, стиснув пальцы охотника в крепком рукопожатии, следом за ним, не решаясь поднять на спасителя единственный глаз, ему протянул руку Пятый.
