— Чего нет, того быть не может, Гордей Миропыч.
А чего есть, из того и выходит.
— Пропали они. Предал и их иуда Викентий. Не сдержал свои речи былые.
— К признанию велено. Секретного письма слова, князя к признанию!
— Где же он?
— Куда денется. Сапоги чинил у меня. Одному-то плохо, и подметки отлетели, так спотыкался.
— Нюхает. Приглядывается. А унюхает-предаст.
Не верь. Где он?
— Про Пашеньку теперь скажу ему. Явится сам племянничка повидать. Местечко назначим.
— Не поверит.
Шабанов издали показал карточку молодого офицера в немецкой форме.
— Какие повороты! — удивился Гордей. — Откуда же карточка, спросит.
— Его не касается. Придет на свидание. Хитро, а придет. У него больше хода нет. Устал он.
За окном дорога белесая среди елей. Тонко синели колокольчики в траве. Двое вышли.
— Свойки, свойки, — остановил испуг Гордея Шабанов. — Ночью дачи огоньком — и по адресам, а там по ягодки Князя искали, а он от нас явился.
— Какой князь?
Великий князь. Свет такого не видывал.
В эту же ночь стая начала свой гон, явилась в вяземских лесах, в деревеньках поднимала с постелей своих, распадалась и собиралась на привалах, лесами и оврагами шла навстречу войне, искупалась в Днепре, что на заре тихо дымился красными чашами омутов в рассветных молочных лугах, скрылась.
ГЛАВА IV
На границе, как и всюду в эту пору, по лугам спели травы, кущами цвели ромашки и клевера, золотисто-белые нивянки, сурепки с медом желтых цветов, колокольчики в синих и голубых брызгах, костры искристо-красных гвоздик горели по сухим буграм. С хрустальными отсветами проскальзывал ветер по этому раздолью, и травы, кланяясь, роднились пыльцой, чтоб после красных дней своих, когда с ненастьем поникнет все, осталось на земле семя, таящее чудесную сказку о том, что было и что вновь воскреснет.
А эта весна кончалась. Еще одна ночь, и на свою межу выйдет лето. Его рассвет не забудут.
Накануне днем солнце долго не смиряло свой жар, и воздух, накаленный от зноя, заваривал на горизонте грозу фиолетовым маревом.
Но все подвластно времени, и даже солнце не в силах продлить день, клонилось на западный край — к польским полям в железных сетях колючей проволоки на кольях.
А дальше хутора понуро глядели на свет из немецкого ига. Оттуда, из-за реки, угрюмо стелился гул. Затихал.
И снова мрачнел над полями.
Война давно кралась к нам, была совсем близкой — прнтаенно глянула из-за Буга, смекнула что-то и скрылась за горьким простором поверженной Польши.
Запылала вновь, казалось, далеко от нас — в глубинах Европы.
В конце мая 1940 года потерпели жесточайшее поражение англичане. Их экспедиционную армию немцы разгромили под Дюнкерком. На берегу были брошены тысячи орудий, десятки тысяч автомашин. Солдаты в панике приступом брали суда, стоявшие у берега.
Баржи, плоты, утлые лодчонки, на которых рыбаки пересекли Ла-Манш, чтоб спасти своих солдат, уходили в сторону Англии. Море оглашали крики и проклятия.
Потом последовал удар по Франции.
Линия Мажино, где за неприступными и грозными укрытиями французы ожидали противника, была обойдена с границы Бельгии. Немецкие танки стремительно рванулись в брешь. Половина французской армии не успела сделать ни одного выстрела, как война оказалась проигранной.
14 нюня без боя немцы заняли Париж.
Сразу после окончания войны с Францией, уже в июле, на Восток было переброшено около 30 немецких дивизий.
С 9 августа, согласно совершенно секретному приказу, должны были проводиться различные подготовительные мероприятия к войне с Советским Союзом.
Чуть позже генерал-полковник Гальдер, начальник генерального штаба сухопутных войск фашистской Германии, записал в военном дневнике: «Россия остается главной проблемой в Европе. Должно быть сделано все, чтобы быть готовым к полному расчету с ней».
30 марта 1941 года насовещании Гитлер призвал к жестокости в войне против России, заявив, что речь идет о борьбе на уничтожение и что война на Востоке будет резко отличаться от войны на Западе: тут сама жестокость — благо для будущего.
1 апреля Гитлер решил начать наступление во второй половине июня.
Весна затянулась, и река Буг словно хотела задержать войну, разлилась по самому позднему сроку и долго не входила в свои берега.
6 июня Гитлер окончательно определил дату наступления — 22 июня.
Через неделю он подтвердил эту дату на большом совещании с докладами командующих группами армий, армиями и танковыми группами о плане операции «Барбаросса»… В своей речи Гитлер сказал о том, что с разгромом России Англия будет принуждена прекратить борьбу.
За несколько дней до 21 июня командующие армиями и командиры соединений заняли свои места на командных пунктах.
К этому времени командующий группы армий «Центр», которая должна была нанести главный удар с конечной целью-захватом Москвы, передвинулась со своим штабом в Варшаву.
Штабы танковых групп Гудериана и Гота находились близ границы, на флангах центральной группировки армий в районе Бреста и Сувалки.
Условный сигнал «Дортмунд»- приказ, означающий проведение операции, передан.
Час начала — 3 часа 30 минут двадцать второго июня.
Последний мирный день.
Перед вечером на командный пункт дивизии возвращался из штаба армии полковник Рольф Вихерт.
Он ехал в вездеходе. За ним следовали два мотоциклиста из охраны.
Дорога шла через сосновый лес, где по закушенным опушкам вздымались стволы наведенных на восток орудий. Мелькали санитарные палатки. Кое-где на проселках стояли колонны танков.
Справа, за редким березняком открылась река, поле и лес на той стороне, закат, как бронзовая чеканка, лежал на вершинах деревьев.
Вихерт остановил автомобиль и вышел. Снял фуражку с седеющей головы, высокий, стройный, с офицерской выправкой, жестоко отточенной еще в юные годы унтерами кайзеровской армии.
Он прошел на край березняка, к обрыву, который возвышался над заболоченной поймой в густых камышах.
А там, дальше, вон от тех лоз над малахитовой гладью реки, начиналась Россия — с луга, окропленного разноцветьем трав, в сиреневых волнившихся копнах кипрея и розовых шиповников.
Вихерт посмотрел туда, где за далью мрачно зияли леса, на небо, где будто бы к горам и сверкающим византийским соборам тянулись облака заснеженными полями.
Страна без конца и края. Тревожно и жутко.
Они начинали поход почти в тот же день, что и Наполеон в свой век — 24 июня он перешел с великой армией Неман. Как и он, Гитлер хотел покончить с Россией в одно лето: сделать то, чего никому еще не удавалось. Она, как отдаленная заря на горизонте Европы, манила и губила в своем огне всех, кто входил в него.
«Призраки прошлого. Они порождены ошибками в войне. Неужели может быть еще что-то, когда мы все учли?»- подумал Вихерт, стараясь заглушить голос тревоги, той тревоги, которой о будущем смутно предупреждает судьба.
Он уже хотел идти к машине, но вдруг заметил на. той стороне какое-то движение. Быстро поднес к глазам бинокль — и луг, и далекий лес резко приблизились. Он ясно видел идущих у края леса, в тени, трех пограничников с собакой. Удивительным было их спокойствие и строгость, с какой они шли на охрану границы.
В машине было душно, и Вихерт, усталый от забот и зноя этого томящего дня, расстегнул ворот мундира.
Над дорогой висела рыжая мгла, тянулась на ту сторону, ^где изрыта колесами и танками пашня в бурьяне. о а ней Германия. Как далеко ушли они от родины, уйдут еще дальше…
Навстречу проносились грузовики, бронетранспортеры, санитарные фургоны. Прогрохотал легкий танк с буквой «и», что значило Гудериан. Вот он и сам. В окне вездехода мелькнуло загорелое маленькое сморщенное личико генерала.
Он спешил к одному из своих танковых корпусов путь которому на рассвете должна пробить пехота Вихерта.
Спешил и Вихерт. Через пятнадцать минут совещание в штабе дивизии. Он не должен опоздать. Точность и аккуратность.
«Без этого время подобно воде, утекающей в песок» — подумал Вихерт.
Совещание в штабе дивизии было кратким. На большой оперативной карте, развернутой на отдельном столе были уточнены ранее поставленные задачи перед каждым полком с общей задачей — в течение первых часов подавить сопротивление противника, сломить его упорство любой ценой.
В заключение Вихерт сказал стоявшим перед ним командирам:
— Я вновь хочу предостеречь тех, кто недооценивает противника. Русские искусны, храбры и стойки в бою, войны с ними были всегда кровопролитны и остались примером исключительной ожесточенности. Уничтожать не жалея огня. Беспечность, а также самоуверенность могут свести на нет достигнутое. Я буду строг с теми командирами, которые допустят подобное легкомыслие.
