уникальные приспособления для опытов… ничего, совсем ничего. Больше я
никогда не был в тех краях.
— С тех пор ты и странствуешь? — спросила Эвьет, чуть помолчав.
— Да. Как какой-нибудь дух из легенды, не могущий обрести покоя…
Сперва это было… ну, знаешь, как бывает, когда испытываешь сильную
боль — сидеть или лежать, терпя ее, невыносимо, но если принимаешься
расхаживать, становится полегче… А потом… превратилось в привычку,
наверное. Да и просто нет места, где мне хотелось бы остановиться… Не
знаю, стало ли мне лучше оттого, что я рассказал тебе все это. Но, во
всяком случае, теперь ты знаешь.
— Мне так жаль, Дольф… Правда жаль. Я не из вежливости это
говорю. Уж я-то знаю, что такое — терять.
— Я понимаю. И ты знаешь… может, для тебя это прозвучит дико, но
я завидую тебе. Для тебя, по крайней мере, существует конкретный
человек, который во всем виноват. И которому ты можешь отомстить. А я?
Даже если бы не прямой запрет, который я не нарушу, ибо дал слово своему
учителю — кому мстить мне? Каждому тупому уроду из той толпы?
Священникам, которые их натравливали? Бургомистру? Папскому посланнику?
Самому понтифику, наконец? На место любого из них, кого бы я ни убил -
любого! — тут же встанет другой, точно такой же или еще хуже. Все то же
самое сдувание пылинок с большой кучи дерьма…
Снова повисло молчание. Где-то далеко колокол пробил новую стражу.
— Я только не пойму, Дольф, — произнесла Эвелина извиняющимся
тоном, — ты говоришь, от дома ничего не осталось?
— Да.
— Но, мне казалось, ты говорил, что он был каменный, а не
деревянный?
— Ну, это был очень сильный пожар… Может, конечно, рассказчики
что и преувеличивали. Я ведь в Видден не заезжал и своими глазами не
видел. Но ничто ценное там точно не уцелело.
— А что стало с твоей долей в торговой компании Финца?
— Ее больше нет. И доли, и компании. Вскоре боевые действия
возобновились с новой силой, и компания разорилась окончательно. Так что
все мое — при мне. Но как ты там говорила? У отсутствия имущества свои
преимущества. А теперь не знаю как ты, а я все-таки еще посплю.
— Хорошо, Дольф. Спокойной ночи.
Остаток ночи действительно прошел спокойно, но утром я был разбужен
моей спутницей, нетерпеливо требовавшей, чтобы я скорее вставал и
одевался.
— В чем дело? — я сел на постели, еще туго соображая со сна.
— Контрени только что вышел во двор! Я видела в окно. Мы еще успеем
его догнать!
— Надею…ааах, — зевнул я, спуская ноги на пол, — ты не
собираешься зарезать его прямо на улице среди бела дня?
— Для начала посмотрим, куда он пойдет, а там видно будет. Ну
быстрее же, Дольф! — она бросила мне рубаху. — Он уже, небось, садится
на коня!
Наскоро плеснув в лицо водой из кувшина и пригладив волосы, я
натянул сапоги, набросил куртку и выбежал в коридор следом за Эвьет.
Мы перехватили Контрени на выезде из конюшни. Место для сведения
счетов было, конечно, неподходящим: мимо как раз прошел слуга с охапкой
сена, да и в конюшне кто-то возился со сбруей — слышно было, как
побрякивает уздечка. Эвьет состроила выражение "надо же, какая приятная
встреча", а я поинтересовался светским тоном, куда направляется господин
рыцарь. Контрени, отдохнувший и улыбающийся утреннему солнышку, охотно
поведал, что он и его люди поступили в распоряжение коменданта Лемьежа,
и он отправляется осмотреть назначенный ему участок городских
укреплений.
— Ой, а можно мне с вами? — прощебетала Эвьет. — Я никогда не была
на стенах такой большой крепости! В нашем замке укрепления не такие
мощные.
— Хорошо, — улыбнулся Контрени, — наши враги еще далеко, и я покажу
вам стены и башни — если, конечно, ваш дядя не возражает. Вы с нами,
господин барон?
— Разумеется, — кивнул я, — подождите, пока я оседлаю коня.
И мы поехали по улицам Лемьежа — Контрени впереди, мы с Эвелиной
сзади (улочки здесь порою были настолько узкими, что две лошади, идущие
бок о бок, перекрыли бы их целиком). В городе царила обычная утренняя
суета — спешили за покупками служанки и хозяйки с пустыми корзинками,
шагали по своим делам мастеровые, на небольшой площади у одного из
городских колодцев выстроилась целая очередь с пустыми ведрами,
периодически навстречу нам проезжали всадники, но почти все они, даже
носившие короткий меч на боку, были в штатском платье; в городе было
совсем мало солдат — Лемьеж, особенно после всех потерь, понесенных
грифонской армией за минувшие годы, больше полагался на неприступность
своих укреплений, чем на численность гарнизона. Эвьет вынуждена была
оставить в гостинице свой арбалет — на этих мирных улицах он смотрелся
бы слишком странно даже за моим плечом. О разгроме грифонской армии и
вытекающих из этого последствиях никто из простых горожан еще не знал.
Впрочем, этот мир и покой тоже был по-своему обманчив. Я заметил, как
оборванный мальчишка лет одиннадцати ловко срезал кошель у зазевавшейся
кумушки, разглядывавшей товар на прилавке суконщика. Не могу сказать,
что одобряю воровство, но, помня о собственном детстве, я не стал
поднимать тревогу — ограбленная толстуха отнюдь не выглядела умирающей с
голоду.
Наконец мы добрались до казарм — неуютного, похожего на тюрьму
длинного здания, расположенного прямо под городской стеной. Здесь нам с
Эвьет пришлось поскучать во дворе, пока Контрени общался со своими
дружинниками, выясняя, как их устроили, и знакомился с новыми
подчиненными из числа бойцов городского гарнизона, переданными в его
распоряжение. Вообще, надо сказать, для нужд городской обороны такой
командир, как Контрени, начинавший простым пехотинцем, был более ценным
приобретением, нежели рыцарь из числа урожденных аристократов, сроду не
смотревший на войну иначе как с высоты своего седла и оттого нередко не
слишком-то эффективный в пешем бою на стенах и башнях. В юности,
конечно, аристократы обычно учатся и такому бою, но одно дело -
проведенные когда-то тренировки и совсем другое — каждодневный опыт
реальных сражений.
Но вот Контрени вернулся — в сопровождении нескольких солдат, к
явному неудовольствию Эвелины — и мы все, оставив лошадей у коновязи,
направились ко входу в одну из башен. Здесь, возле самой стены, уже было
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
