Палас. Сразу после получения информации из Москвы в тот же день 17 июля Гамелен вызвал к себе генерала Думенка и сообщил о назначении его главой французской военной миссии на переговорах в Советском Союзе. Главнокомандующий так описал ему общую ситуацию: «Вы знаете, что с русскими продолжаются дипломатические переговоры; мы топчемся на месте; сейчас речь идет о заключении военной конвенции, которую Советы уже давно предлагали. Необходимо, чтобы они взяли на себя обязательство в случае войны ничего не предпринимать против Польши, Румынии и Турции и, наоборот, оказывать им помощь, если наши союзники или будущие союзники их об этом попросят и когда они их об этом попросят. Эта помощь может заключаться в организации снабжения, логистическом содействии и даже поддержке авиацией. Большего мы от них не просим»[990]. Таким образом, изначально предлагалась весьма ограниченная повестка переговоров: ни о координации военных усилий, ни о давлении на поляков с целью предоставления прохода для соединений Красной Армии речи не шло.
Во Втором бюро Думенку не смогли дать никаких дополнительных разъяснений. Представления о мобилизационных планах польской и румынской армий основывались на догадках. О советской мобилизации было известно лишь то, что она предполагает создание двух группировок севернее и южнее Припятских болот. На Кэ д’Орсэ генералу сообщили о ходе предыдущих переговоров. Бонне заявил, что «война будет неизбежна, если нам не удастся заключить военную конвенцию», и настоятельно просил главу французской миссии привести из Москвы «хоть что-то, пусть даже ценой обещаний». Спросив о том, что конкретно он мог обещать, Думенк получил ответ: «Что сочтете нужным, но вы должны привезти подписанную бумагу». Даладье указал ему на то, что Гитлер, вероятно, отступит, столкнувшись с угрозой возникновения восточного фронта, однако Москва проявляет недоверие к франко-британским предложениям и по слухам одновременно договаривается с немцами. Председатель Совета министров подчеркивал, что французской делегации необходимо выяснить намерения советских партнеров[991]. У Думенка не могли не возникнуть очевидные вопросы: «Откуда эти проволочки и дискуссии, которые длились месяцами? Не передавали ли дипломаты эстафету военным, чтобы скрыть провал? Было ли логичным заключать военную конвенцию в отсутствие договора об альянсе? Как мы сможем создать восточный фронт, о котором имеем так мало точной информации? Что мы предложим русским, чтобы побудить их действовать? Если мы хотим от них лишь благожелательного нейтралитета, в чем заключается смысл договора об альянсе и военной конвенции?» [992].
Французская делегация должна была отправиться в СССР вместе с британской, что, по свидетельству Думенка, усложнило логистику поездки: военные двух стран встретились в Лондоне и уже оттуда через порт Тилбери на специально зафрахтованном судне City of Exeter 5 августа отплыли в Ленинград. Британскую миссию возглавлял адмирал Р. Дракс. Если Думенк относился к числу наиболее авторитетных французских генералов и входил в состав Высшего военного совета, то Дракс являлся второстепенной фигурой. Мандат британской делегации вообще не предполагал заключения каких-либо договоренностей в военной сфере. Дракс получил от Галифакса обстоятельные инструкции из 117 пунктов, требовавшие вести дискуссии медленно и не брать от имени британского правительства никаких обязательств. В крайнем случае адмирал мог подписать «общую декларацию политического характера»[993]. Французам пришлось адаптировать свои предложения к установкам, имевшимся у британской делегации, результатом чего стал проект конвенции, которую предполагалось подписать в Москве.
Жозеф Думенк.
Источник: Bibliothèque nationale de France
В ее преамбуле делалась отсылка к еще не существующему политическому соглашению и оговаривалось, что в конвенции будут перечислены лишь «общие положения», которые подлежали детализации в приложениях и отдельных договорах. Первые статьи провозглашали базовые принципы сотрудничества, такие как обязательство вести войну до победного конца, необходимость создания «протяженного, прочного и устойчивого» восточного фронта и установления морской блокады Германии. Отдельные пункты фиксировали намерения сторон в отношении Турции и Балкан. Ключевой была статья 7: в ней закреплялось, что задача защиты территории Польши и Румынии ложится на армии этих стран, союзники же договариваются помочь им при наличии соответствующей просьбы в том объеме, который будет оговорен. Особая роль при этом возлагалась на поддержку авиацией[994].
Думенк считал, что этот проект являлся удачным компромиссом, который отражал все главные цели, поставленные перед французской миссией, и с сожалением отмечал, что он был критически воспринят советскими военными в ходе переговоров. Едва ли имелись основания рассчитывать на иное отношение: если что и могло в складывавшихся условиях помочь изменить позицию Москвы, то точно не общие слова и размывание ответственности. Советское руководство с самого начала с подозрением отнеслось к тому, как британцы и французы подошли к организации военных переговоров. «Это несерьезно, – сказал Сталин Молотову и наркому внутренних дел Л. П. Берии, ознакомившись с досье на членов миссий, – эти люди не могут обладать должными полномочиями. Лондон и Париж по-прежнему хотят играть в покер, а мы хотели бы узнать, могут ли они пойти на европейские маневры». «Но, видимо, переговоры вести надо. Пусть они раскроют свои карты», – ответил Молотов[995].
10 августа делегации прибыли в Ленинград и на следующий день были в Москве. Французский посол в Москве П. Наджиар в разговоре с Думенком отметил, что советское руководство, по его мнению, действительно стремится к заключению военной конвенции. К такому же выводу пришел Палас. Однако на фоне накопившейся усталости от политических переговоров и углубившегося взаимного недоверия советская сторона восприняла бы лишь максимально откровенный стиль обсуждения, готовность выложить на стол все карты. Иными словами, Москва хотела не новых зондажей, а конкретных обязательств, справедливого разделения ответственности и, главное, равного соблюдения интересов всех сторон.
Сталин мало рассчитывал на то, что переговоры пойдут именно по такому сценарию. Глава советской делегации маршал Ворошилов должен был «“прежде всего” заявить о чрезвычайных полномочиях советской делегации и потребовать таких же для их делегаций от французской и британской сторон. “Если не окажется у них полномочий на подписание конвенции, выразить удивление, развести руками и «почтительно» спросить, для каких целей направило их правительство в СССР”. Если они ответят, что прибыли только для того, чтобы обсудить подготовку военного соглашения, спросить – имеется ли у них конкретный оборонительный план на случай агрессии против будущих союзников. Если такового нет, спросить британцев и французов – на основе чего они вообще собираются договариваться. “Если французы и англичане все же будут настаивать на переговорах, то переговоры свести к дискуссии по отдельным принципиальным вопросам, главным образом, о пропуске наших войск через Виленский коридор и Галицию, а также Румынию”»[996].
Трехсторонние переговоры стартовали 12 августа. Ворошилов действовал четко по сталинскому плану. На первом же заседании после проверки мандатов, которая показала, что
