за это упоминание сделал. Мирский был изумлен. В Манифесте 1903 года были и хорошие мысли. Как министр государя, а не революции Мирский должен был связывать свою политику с объявленной волей государя. Неудовольствие за простую ссылку на Манифест, очень сложный и внутренне противоречивый, показывало, насколько общество становилось
прямолинейным и
требовательным. А ведь члены «Беседы» врагами Святополк-Мирского не были, неудачи его не желали. Но и «Беседа» уж не была характерной для общего настроения. «Освобождение» в лице своих руководителей судило строже. Оно просто издевалось над Мирским. П. Милюков писал 2 октября 1904 года в статье под ироническим заголовком «Новый курс»: «Из Петербурга сыплются новости одна другой сенсационнее: возвращение опальных писателей, земцев,
отмена запрещения для земцев сообща заниматься патриотизмом… Делайте свой новый курс, но на нас не рассчитывайте; мы не дадим вам ни одного своего человека, не окажем вам никакого кредита, не дадим никакой отсрочки, пока вы не примете всей нашей программы».
Это было объявлением войны не только «курсу доверия» Мирского, но и тем, кто этим курсом мог соблазниться. «Если кто-нибудь из нас вам скажет, — писал Милюков в той же статье, — что он может вам открыть кредит, не верьте ему; он или обманывает, или сам обманывается. Вы можете, если сумеете, переманить его на вашу сторону, но знайте: с той минуты, как он станет вашим, он уже перестанет быть нашим и, стало быть, перестанет быть нужен и вам»[569]. Вот как встретили руководители «освободительного движения» примирительный курс Мирского. Они в нем усмотрели опасность слишком раннего мира, а мириться совсем не собирались.
Политическое положение было гораздо сложнее, чем казалось благодушному Мирскому. Его уже начали поносить и справа, и слева. А он не был крупным политиком, преисполненным веры в себя, способным других увлекать. Он должен был найти себе опору в общественном мнении. Конечно, он не мог принять программу «освободительного движения», с ее Учредительным собранием по четыреххвостке. Осуществить ее могла бы только победоносная революция. Он же по своим личным симпатиям был, как и Витте, сторонником только либерального самодержавия; но если Витте, как человек исключительно крупный, имел для такого самодержавия свою программу, то у Мирского ее еще не было. Инициативу реформ он из своих рук выпускал, предоставив свободу общественности свои пожелания высказать.
«Освободительное движение» их давно объявило. Но в этот момент на сцене появилась другая, более разумная и практическая сила — русское земство. Если эта среда и имела много нитей, связывавших ее с «Союзом освобождения», то тогда она еще с ним не слилась, а могла выступать самостоятельно. Но нетрудно было увидеть, что и она была уже не той, какой была раньше. Программные слова Мирского о доверии к земству, конечно, в нем отклик нашли. Тогда последовала первая земская демонстрация, проявление негласного Земского объединения. Шли сессии земских уездных собраний, и на них всех принимались приветствия Мирскому с напоминанием слов о «доверии» и о том, что должны значить эти слова. Все это было вполне лояльно, но уже очень внушительно. Но этого мало. Бюро Земского объединения, которое со времени разгрома при Плеве ни разу не собиралось, решило созвать общее совещание на ноябрь 1904 года и поставить на его обсуждение ряд политических общих вопросов. Созывом этого совещания земцы только возвращались к традиции, нарушенной Плеве. Мирский не только не хотел ей мешать, но [и] счел нужным пойти дальше прежней терпимости. Узнав про предстоящий съезд от С. Н. Гербеля, занимавшего должность начальника Управления по делам местного хозяйства[570], а раньше, в качестве земца, бывшего членом таких совещаний, Святополк-Мирский по собственной инициативе испросил на него Высочайшее разрешение. Если вспомнить, что Д. Н. Шипов был не утвержден председателем губернской управы за работу по созданию Земского объединения, то такой жест со стороны нового министра внутренних дел был знаменателен. Он действительно возвещал наступление новой эры в отношении правительства к земству. Но этот шаг привел земцев в смущение. Во-первых, Высочайшее согласие на съезд не могло не помешать ставить вопрос чистой политики. И, главное, при официальном характере совещания им было бы трудно сохранить прежний состав.
Я уже указывал раньше, как объединение официальных представителей земских управ переродилось в собрание «единомышленников», представителей либерального направления в земстве. Заменить этих людей председателями губернских управ значило бы вынуть из этого своеобразного учреждения душу. Шипов в своих воспоминаниях передает о разочаровании земцев, когда они про свою «победу» узнали; передает и свою собственную интересную беседу об этом с министром[571]. Святополк-Мирский указывал, что именно вопросы общей политики правильней обсуждать в собраниях уполномоченных представителей земств. Шипов этого не оспаривал. Он ссылался только на то, что время не терпит; что правильной Общеземской организации нет по вине самого Министерства внутренних дел, что вместо нее пока есть суррогат, и с ним надо мириться. Если бы земцы были искренни, то они должны бы были признать, что более дорожат тем частным совещанием, которое обеспечивало гегемонию либерального направления, чем официальной организацией, которая рисковала бы выдвинуть других руководителей.
Политическое расхождение земцев и их представительства свою роковую роль сыграло позднее. В 1904 году это еще не сознавалось; Шипов и Святополк-Мирский думали только, как им выйти из того неловкого положения, в которое неосторожно испрошенное Высочайшее соизволение Святополк-Мирского ставило. В переговорах, которые велись между ними, были новы предупредительная уступчивость министра внутренних дел и непреклонность земцев. Земцы не захотели сделать ни единой уступки, о которых Мирский просил: ни в сроке съезда, ни в программе, ни хотя бы в месте созыва. И так как было, очевидно, невозможно придать Высочайшим согласием официальный характер собранию лиц неуполномоченных, то оставалось продолжать считать съезд собранием частным. Мирский должен был признаться государю, что ввел его в заблуждение. Он это сделал. Этим он показал, что дорожил земской поддержкой, что его слова о доверии не были только словами. Но земцы, которые для того, чтобы выручить Мирского, не согласились отложить съезда на несколько дней, показали, что им не дорожили. Это было характерно для новых отношений власти и общества. И типично отношение к этому эпизоду «Освобождения». Он вызвал в нем только насмешки над Мирским. П. Милюков в статье «Фиаско „нового курса“» вышучивал «плачевную роль, которую сыграл по отношению к съезду либеральный министр внутренних дел». «Бедный, бедный министр; он не знал, что по нынешнему времени нельзя уже злоупотреблять фразами о „доверии“ к обществу… Князь Святополк-Мирский честный человек; пусть же он не берет на себя двусмысленной роли и, если не хочет быть активно честным, пусть останется
