так непонятен, что его роль при Указе 12 декабря показалась такой же неискренней и двуличной, как его записка о земстве. Общему негодованию на него не стало границ; сам Святополк-Мирский был возмущен и обижен; об этой незабытой обиде мне позже пришлось слышать от него самого; о ней под свежим впечатлением он рассказал Д. Шипову, и тот записал его рассказ в своей книге[590]. Рассказ Шипова не расходится с тем, что передал в своих мемуарах и Витте[591]. Мы знаем теперь,
как это случилось, и поступок Витте можем судить. И я, который слыхал этот рассказ от обоих, в этом эпизоде лишний раз вижу не коварство Витте, а твердость его убеждений. Общественность могла их не разделять, но она их тогда не сумела
понять.
Святополк-Мирский приготовил проект указа с включением пункта 9 о представительстве и просил государя обсудить проект в совещании из особо авторитетных сановников; государь согласился и желательных лиц указал. Среди них не было Витте; Святополк-Мирский просил его пригласить. Государь возражал, что «Витте масон и не скажет ничего определенного», но уступил; Святополк-Мирский поехал к Витте, говорил с ним о проекте. Витте сказал ему по поводу пункта о представительстве, что если такая перемена, необходима, то лучше прямо перейти к конституции, но обещал не возражать[592].
Для тех, кто знал взгляды Витте, эти слова не surenchère[593], а убеждение. Оно совпадало с идеями его «земской записки». Витте был сторонником самодержавия, но понимал и выгоды конституции, зато был врагом смешения и того и другого. «Если вы хотите самодержавия, — писал он в земской записке, — не соблазняйте страну земством, т. е. игрой в народовластие, уместном лишь при конституционном строе»[594]. Теперь то же самое говорил он и Мирскому: если пришло время для конституции, давайте ее без уверток, со всем тем, что из нее следует; но соединять самодержавие с представительством — значит узаконить борьбу в центре государственного аппарата. Конституционный строй удался во многих странах; почему ему не удаться в России? Но самодержавие с совещательным представительством есть соединение двух противоположных начал, которые не уживутся. Такая форма правления есть организованная борьба, которая кончится только после победы того или другого начала. Этого переходного периода, опасного для государства, надо всеми мерами избегать.
Вот основная точка зрения Витте; она была не «тактикой», а «убеждением». Общественность смотрела иначе. С точки зрения своих политических традиций она считала, что конституция есть нечто большее, чем совещательное представительство; кто хочет большего, должен соглашаться на меньшее. Витте так вопроса не ставил; совещательное представительство для него было не «меньше», чем конституция, а просто явление «другого» порядка; не давая выгод конституции, оно ослабляло самодержавие, узаконяло бессилие. Витте мог согласиться на конституцию, но в «совещательном» представительстве видел что-то уродливое. Напротив того, наша передовая общественность именно потому и готова была принять совещательный орган, что смотрела на него как на переход к конституции. Витте предпочитал уступить сразу, без борьбы, чтобы перейти скорее к нормальной форме правления. Святополк-Мирский не понял этой виттевской мысли, но я столько раз ее от Витте слыхал, что у меня нет сомнения в его взгляде на дело. Но дав Святополк-Мирскому этот ответ, он обещал ему не мешать. И это понятно. Для Витте проведение либеральной программы самодержавия казалось делом столь важным, что он не мог отказаться эту программу поддерживать. В ней было для него главное дело; что же касается до представительства, то защищать его по совести он бы не мог, но мог согласиться молчать.
Свое обещание Витте сдержал. Святополк-Мирский пенял перед Шиповым, будто Витте «вилял» и нельзя было понять его отношения к предложению[595]. В этой оценке сказались и досада Святополк-Мирского, и обычное непонимание Витте. Из книги Шипова видно, что происходило на совещании. Резко против предложения высказались К. П. Победоносцев и Н. В. Муравьев. Первый доказывал, что проект Святополк-Мирского о представительстве противоречит религии, второй — что он незаконен. Витте возражал против доводов этого рода, но самого проекта не защищал. Это действительное отношение Витте к нему, от него нельзя было требовать большего; называть это «вилянием» значило Витте не понимать.
Как бы то ни было, государь предложение Святополк-Мирского принял. Это происходило 7 декабря[596]. Указ с мелкими поправками, которые были в него внесены совещанием, был государю представлен, и Мирский ждал его возвращения уже подписанным. Вместо этого 11 декабря к нему приехал Витте и рассказал, что случилось. Утром этого дня он был вызван государем и в присутствии великого князя Сергея Александровича государь спросил его, что лично он думает относительно пункта девятого (о представительстве). Что при своих взглядах он мог бы ответить? Он сказал, что думал: что если государь хочет постепенно переходить к конституционному строю, то созыв представителей мог быть одобрен, ибо он к конституции приближает. Если же он хочет сохранить самодержавие, созыв представительства нежелателен. Эта точка зрения Витте, от которой он не мог бы отречься, не изменив своим взглядам. При враждебности государя к конституционному строю такой ответ, конечно, убил пункт о представительстве; но Витте, если хотел не «вилять» и не «хитрить», а говорить то, что думал, не мог ответить иначе. В результате Указ появился на другой день уже без девятого пункта.
Легко представить себе, как отнеслась наша впечатлительная общественность к Витте. В ее глазах его ответ был предательством, вызванным жаждой опять выйти на сцену. Передовица «Освобождения» от 18 декабря 1904 года предполагала, что Витте «притворялся сторонником самодержавия, чтобы вернуть себе власть», что, «как беспринципный человек, он лично заботился только о власти». Она ядовито допускает, что Витте своим советом мог даже желать укрепить «освободительное движение», надеясь впоследствии «сорвать зрелый плод власти». У Струве есть третье предположение: «Витте, ставя в центр программы крестьянский вопрос, мог желать этой диверсией временно укрепить самодержавие»[597]. Редактор «Освобождения», ставя эти гипотезы, не хотел предположить одного: что никакой «диверсии» не было; не было ни тактики, ни лукавства; что Витте честно, как и в записке о земстве, думал то, что говорил, т. е. что самодержавие не уродство, а допустимая и хорошая форма правления, если только самодержавие будет заботиться о пользе народа. Своей либеральной программой он самодержавие именно к этому и призывал. Показательно для наших общественных настроений, что такого объяснения никто не допускал; даже Святополк-Мирский его не понял и не простил Витте его отзыва государю. А в своих недавних воспоминаниях И. И. Петрункевич беспощадно осуждает позицию Витте[598].
Но дело не в личности Витте. Как
