Халиф успел задремать и даже увидел сон. Эоланта собирала апельсины в большую плетеную корзину и болтала с помогавшей ей Гвендолен. Обе были одеты в льняные платья простого кроя и смеялись, как давние подруги. Ливий наблюдал за ними с расстояния нескольких шагов, не понимая, когда успел их познакомить. «Мой господин еще не переоделся? — искренне удивилась Гвендолен. — Он явится на собственную свадьбу в таком виде?». «Свадьба? — переспросил Халиф. — А на ком из вас я женюсь?». «Зачем выбирать? — рассмеялась Эоланта. — Ты король, у тебя может быть сколько угодно жен. Пусть бы и две, пусть бы и десять. — Она поднесла руки к волосам. — Смотри, Гвендолен сплела для меня венок. Я похожа на невинную эльфийку, которая вот-вот поклянется своему суженому в вечной любви?». Эоланта подошла ближе, и Ливий ощутил аромат апельсиновых цветов. А мгновение спустя понял, что этот запах, в отличие от женщин, реален. Дверь спальни тихо скрипнула, и рука по привычке метнулась под подушку, где он всегда держал нож. Ножа там, разумеется, не оказалось, но и внезапный гость не торопился нападать.
— Прости, я тебя разбудила, — раздался знакомый голос.
Грация прошла по комнате, придерживая полы длинного платья из алого шелка, и остановилась возле кровати. В свете догорающего в камине огня она как никогда походила на жрицу сладострастия. Сейчас предложит смертному спутнику волшебного отвара, а потом вознесет молитву Великому Богу и начнет танцевать у костра.
— Я уже смирился с тем, что в этом доме не могу остаться в одиночестве даже в ванной, не говоря уж о спальне, миледи. — Ливий посмотрел на наручные часы. — Чем обязан столь неожиданному визиту в начале второго ночи?
— Я пришла для того, чтобы попросить прощения. — Говоря это, Грация не отрывала взгляда от лица собеседника и широко улыбалась. Словом, выглядела как угодно — но только не как человек, сожалеющий о своем проступке. — Ты меня прощаешь?
Ливий молчал, терпеливо дожидаясь продолжения, и оно последовало.
— Папа сегодня говорил со мной, — сказала девушка. — И он был серьезен. Я имею в виду, чересчур серьезен, не так, как всегда. Он сказал, что я должна быть вежливой с гостями, не подсматривать за ними в ванной, не бить их по лицу и не докучать им. И что если я продолжу это делать, то он запрет меня в чулане и не отпустит до тех пор, пока ты не уедешь.
— И что ты на это ответила?
На милом личике Грации отразилось недовольство.
— Я сказала, что разозлилась на тебя. За то, что ты не попытался меня завоевать. А папа сказал, что у мужчин есть дела поважнее, чем завоевывать малолетних дурочек. Особенно если рядом есть более доступные объекты. И что мужчины завоевывают женщин только тогда, когда они дают им достойные поводы это сделать.
Поразмыслив над ее словами, Халиф кивнул.
— Хорошо. А теперь я могу поспать?
— Нет. — Грация вновь сверкнула улыбкой. — Ты решил, что не хочешь меня завоевывать, но я до сих пор думаю, что ты красивый. А поэтому пришла сама. Ты любишь раздевать женщин — или хочешь посмотреть на то, как я это делаю?
Услышанное шокировало Ливия не меньше, чем внезапный поцелуй в ночь их первого знакомства. Девушка восприняла его замешательство как ответ и, рассмеявшись, стянула платье через голову.
— Вот и все! — объявила она. — На мне больше ничего нет!
— Подожди, — запротестовал Халиф. — Так нельзя.
— Тебе нравится красивое белье на твоих подружках? Чулки? Туфли на каблуках?
— Нет. Да… нет. — Он наблюдал за тем, как Грация ложится рядом поверх одеяла и протягивает руку к его лицу. Стоило ей снять одежду — и из девочки-подростка она превратилась в маленькую женщину с формами, которым позавидовала бы не одна красавица из заведения Брике. — Мы не должны этого делать.
— Почему?
— Например, потому, что тебе всего лишь пятнадцать.
— Через три месяца исполнится семнадцать! — возмутилась девушка.
— Немногим лучше. Знаешь, что сделает со мной твой отец?
— Отцу все равно. Ну, посмотри уже на меня. Посмотри мне в глаза и скажи, что я тебе не нравлюсь. И тогда я уйду.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Грация склонилась над Ливием, почти касаясь его губ. Аромат цветов апельсина, исходивший от ее волос, смешался с запахом кожи, щеки раскраснелись, а горевший в глазах огонь обещал всю страсть в двух мирах. И вправду жрица, подумал Халиф. Ведьма, случайный взгляд которой может свести с ума любого мужчину. Он в стотысячный раз повторял про себя, что не должен этого делать. Пытался восстановить в памяти образ Эоланты. Представлял, в какую ярость придет румын, узнав, чем гость занимался в компании его дочери. Но воля и трезвый рассудок проиграли этот бой телу, желавшему совсем другого.
— Конечно, ты мне нравишься. Я люблю маленьких потаскушек. — Ливий схватил Грацию за подбородок, и та вскрикнула от неожиданности. — Вот чем ты занимаешься по ночам? Ходишь по комнатам гостей и предлагаешь им себя? Этому тебя научила твоя почтенная матушка? Раздвигать ноги перед незнакомцами?
Девушка набрала в легкие воздуха и уже хотела ответить, но Халиф толкнул ее на кровать и опустился сверху.
— Я больше не хочу слушать твою болтовню. Одно из двух: либо ты будешь молчаливой потаскушкой и откроешь рот только тогда, когда я прикажу, либо получишь затрещину. Поняла?
— Я всего лишь хотела… — вновь попыталась начать Грация.
— Если я повторю это еще раз, одной затрещиной ты не отделаешься.
— Пожалуйста, будь со мной понежнее. — Она посмотрела на него из-под полуопущенных ресниц. — До тебя у меня не было мужчин.
На пару мгновений Ливий замер, затаив дыхание — это признание подействовало на него как пощечина.
— Как это — не было? Но… я думал…
Грация протянула к нему руки, обнимая за шею и вновь привлекая к себе.
— Хватит думать, — шепнула она. — Тебе будет хорошо.
***
За последние несколько лет Ливий успел попутешествовать по миру. Сперва он сопровождал Умара, потом начал обставлять собственные дела. Он гулял на самых шикарных вечеринках и много раз оказывался в постели жриц любви, достигших сказочных высот в своем искусстве. Кое-кто из них не годился Гвендолен и в подметки, кое-кто — особенно азиатки с характерной для них экзотикой, доведенной до совершенства — мог ее переплюнуть. Но девственницу, которая творила такое, о чем его наложница и понятия не имела, он встречал первые. Халиф слышал истории о жрицах сладострастия, которых обучают «таинствам служения Великому Богу» задолго до того, как те познают первого мужчину, но до сегодняшнего дня не представлял, до какого уровня под руководством опытных наставников ученики могут довести свое мастерство. Он лежал поверх одеяла, глядя на едва теплившиеся в камине дрова, гладил Грацию по волосам и больше не думал ни про Эоланту, ни про Северина и остальных, ни про Гектора. Он хотел только одного: поспать хотя бы пару часов, а потом открыть глаза и понять, что утро еще не наступило. И не наступит в ближайшем будущем.
— Когда мама приедет, расскажу ей все в подробностях, — довольно сообщила девушка. — Я расскажу ей, что ты красивый, и что у тебя серые глаза. Я еще никогда не встречала темных эльфов с серыми глазами. Если ты останешься здесь чуть подольше, я вас познакомлю. Она тебе понравится.
— Как пожелаешь, солнышко, — сонно отозвался Ливий. — Дай мне передохнуть, а потом я весь твой.
— Ты уже весь мой. — Она взяла его за руку и начала рассеянно гладить пальцы. — Я до сих пор злюсь из-за Исидоры, но знаю, что доставила тебе больше удовольствия.
— Это точно. Как по мне, удовольствия было даже чересчур много.
— Дурачок. Удовольствия не бывает слишком много. — Ладонь Грации скользнула по груди Халифа вниз, к животу. — Не засыпай. Иначе мне придется тебя разбудить. Я смогу.
— Уверен, но лучше я посплю. У меня был тяжелый день. Уеду я нескоро, так что впереди у нас целая вечность. Лучше скажи мне что-нибудь приятное.
Девушка поудобнее устроилась у него под боком, положила голову на плечо и шепнула, почти касаясь губами уха:
