в отношении Германии вплоть до объявления войны 3 сентября. В то же время в 1938 г. в ходе Судетского кризиса Леже занимал достаточно осторожную позицию, и именно он довел до сведения чехословацкого руководства те условия, которые Париж и Лондон согласовали с Гитлером в Мюнхене. Непросто складывались его отношения с Р. Массигли, политическим директором МИД и активным сторонником линии на противодействие Германии. Враждовавший с Леже Рейно считал его беспринципным политиком: фактически поддержав решение о передаче Судет Германии, уже через несколько месяцев он поменял ориентацию, осознав, что дело идет к войне. Наиболее точно фигуру генерального секретаря МИД охарактеризовал Ж.-Б. Дюрозель: «Алексис Леже, безусловно, был патриотом, убежденным в величии Франции и строившим, иллюзии по поводу этого величия. Человек, безусловно, неординарный, обладавший острым умом и безупречной квалификацией, ревностно защищавший свою власть, действовавший нестандартно, он предстает перед историком окруженный флером нерешительности, который он, возможно, осознанно и искусственно создал»[1086].
Рауль Дотри.
Источник: Bibliothèque nationale de France
Как председатель Совета министров, Даладье по закону об устройстве государства в военное время от июля 1938 г. координировал процесс развертывания в стране военной экономики. Здесь он опирался на министра финансов Рейно и министра вооружений Дотри. Однако они оба предпочитали действовать, опираясь на старые подходы. Рейно по-прежнему считал, что Франция должна оставаться в рамках свободного рынка при минимальном государственном вмешательстве. В декабре 1939 г. в своем выступлении перед сенатом министр финансов озвучил очередной манифест экономического либерализма. По словам Рейно, во Франции не должно было возникнуть «всевластное тоталитарное государство, произвольно устанавливающее цены и зарплаты, единолично управляющее производством, контролирующее потоки капитала». Если бы по итогам войны сложилась именно такая система, то французы, по утверждению министра, поняли бы, что воевали зря [1087].
Дотри являл собой пример типичного технократа. Журналисты называли его «Наполеоном железных дорог». Еще в годы Первой мировой войны он отвечал за строительство стратегических коммуникаций, снабжавших фронт всем необходимым. В 1930-е гг. Дотри провел реорганизацию государственных железных дорог, создав во Франции эффективную транспортную систему[1088]. Историки высоко оценивают его вклад в организацию французской военной экономики в 1939–1940 г. «Дотри взял на себя невыполнимую миссию, – отмечает Ж.-Л. Кремьё-Брийяк, – он преуспел больше, чем позволяет предположить та нехватка вооружений и общее неудовлетворительное состояния вооруженных сил, которые наблюдались в мае-июне 1940 г… Удивляет не то, что у Франции тогда не оказалось больше вооружений, но то, как говорил сам Дотри, что у нее имелось хотя бы что-то»[1089].
Однако министр вооружений при всех своих способностях не рассматривал перспективу отказа от свободного рынка: «Министр вооружений считал, что [стране – авт.] необходимы “сильные лидеры”, а не новые чиновники. Все проблемы связаны с личностями, а не с организацией (или дезорганизацией) французского военного производства» [1090]. «Перейти от капитализма к полностью управляемой экономике – нелегкая задача. В военное же время она бесперспективна»[1091], – писал Дотри в докладе правительству в январе 1940 г. С этим выводом трудно согласиться: именно война заставляет переводить хозяйство в режим чрезвычайного управления. Однако «в глубине души Дотри оставался искренним приверженцем свободного капитализма и настороженно относился к подавляющему государственному контролю, даже если ему выпало стать одним из тех, кто его осуществлял»[1092].
И внешняя политика, и военная экономика Франции, таким образом, оказывались в ведении людей отнюдь не бесталанных, но не настроенных на решительные и, главное, соответствовавшие сложному моменту начавшейся войны действия. Даладье же, ставший центром тяжести всей политической системы, устранялся от непосредственного участия в принятии ключевых решений. Тот же процесс происходил и в военной сфере. Тандем Даладье и Гамелена, много сделавший для перевооружения армии после 1936 г., подвергся серьезной проверке на прочность. Главнокомандующий рано почувствовал тенденцию к распаду властной вертикали. 19 сентября 1939 г. он заметил, что «Даладье ведет себя нервно и беспокоится о внутриполитическом положении». 3 октября генерал на страницах дневника назвал Даладье «нерешительным человеком, меняющим точку зрения в соответствии с тем, что услышал от своего последнего собеседника»[1093].
По мнению Гамелена, в сложившейся тогда во Франции ситуации глава правительства мог позволить себе любые жесткие шаги. Его пассивность не находила оправданий. В беседе со своими штабными офицерами командующий сравнивал Даладье с Клемансо. Он признавал, что «Тигр» имел серьезные недостатки, однако они нивелировались его «безусловными качествами борца». Невозможно не видеть, констатировал он, «как нам теперь его не хватает»[1094]. Перегруженность Даладье текущими делами, когорта советников, без которых он более не мог управлять, отделяли его от реалий военного времени и разрушали сложившиеся каналы сотрудничества с армейским командованием. Гамелен терял возможность обращаться непосредственно к председателю Совета министров для решения неотложных проблем. Политические маневры становились той реальностью, в которой жил и действовал Даладье. «Все, что имеет для него значение – это дружба, фракции, неоплаченные долги, связи, оставшиеся от прошлого», – сетовал генерал[1095].
В этих условиях французская стратегия не только не могла быстро переориентироваться, реагируя на новые вызовы, но и рисковала утратить любое внутреннее единство. Единственным способом удержать его было твердое следование заранее принятым схемам. Во главе угла стояла необходимость максимально четко провести мобилизацию французской армии. К моменту объявления войны ее скрытая фаза шла полным ходом. Основные мероприятия по прикрытию границы реализовывались за счет призыва отдельных категорий резервистов, которых перебрасывали на восток без изменения регулярного расписания движения поездов[1096]. Всеобщая мобилизация, начавшаяся 2 сентября, была для Франции уже пятой, если считать частичные призывы резервистов после ремилитаризации Рейнской области, аншлюса Австрии, Судетского кризиса и оккупации Германией Чехии. Полное развертывание французских сухопутных сил потребовало 16 дней и было завершено к 18 сентября. Гамелен уделял особое внимание тому, чтобы мобилизация прошла строго по плану. Процесс формирования армии военного времени во Франции был настолько сложным, что сорвать его, по мнению генерала, мог любой незначительный сбой. В этом случае под угрозой оказалась бы «неприкосновенность территории», остававшаяся ключевым ориентиром для французского военного планирования.
Ситуация, возникшая после принятия законов 1927–1928 гг., несмотря на введение двухлетнего срока службы в 1935 г., принципиально не изменилась. 20 дивизий мирного времени не хватало для одновременного ведения боевых действий и обеспечения развертывания армии военного времени. По планам командования, действующая дивизия после начала войны должна была выделить кадры и материальную часть еще для двух. Первыми в режим военного времени входили дивизии приграничных районов, пополнявшиеся за счет местного населения, опиравшиеся на крепостные войска и имевшие заранее определенные районы расквартирования. Они занимали форты «линии Мажино» и обеспечивали прикрытие территории страны в то время, пока мобилизовалась «вооруженная нация».
Тыловые действующие дивизии мирного времени и созданные на их основе дивизии
