у неё было такое выражение. И Роману уже не хочется выяснять подробности о
каком-то госте. У него сейчас лишь одно желание – вскочить и размазать Смугляну по стенке.
– Какой гость? – едва сдерживаясь, всё же спрашивает он.
– Знакомый по институту… Он уже окончил худграф или что-то вроде этого…
И это слово «худграф» ей бы тоже лучше не произносить. Это слово навсегда сцеплено с её
Леонидом.
– Откуда он знает, где мы живём?
– Я случайно столкнулась с ним на улице.
– Леонид, что ли? – спрашивает Роман, чувствуя, как сияние байкальских снегов стремительно
улетает в стремительно темнеющую глубь его души, превращаясь в точку, в ничто.
– Ну что ты! – даже обижается она на такое нелепое предположение. – Нужен мне этот Леонид!
Это его друг. Они совершенно разные, хотя в общежитии жили в одной комнате. Это Алексей –
очень интересный и порядочный человек… Жаль, что ты с ним не знаком…
– А на кой чёрт мне теперь с кем-то тут знакомиться? Ну, не важно… Значит, был он, и что
дальше? Зачем приходил? Причём, когда не было меня?
– Я ж говорю, мы с ним случайно встретились, когда я возвращалась из института. Ему было
негде ночевать. Он живёт сейчас где-то на севере, а в город приезжал по делам. Вот мне и
пришлось его пригласить.
– Ночевать?! А потом?
– Ну, мы посидели все вместе на кухне. Здорово так посидели! Жаль, что тебя не было. А потом
Текуса Егоровна выдала ему матрас…
– Он что же, где-то там у неё в ногах и спал? Или где?
– Нет, он спал вот здесь.
– Где здесь?
– На полу.
– Ах, на полу…
Нина бледнеет на глазах. В глазах – ужас, по растянутой улыбочке, как по струне, нервная
дрожь. Она не знает, как выдержать паузу. Вот уже и пальчики дрожат… Как сглупила она,
154
предложив Роману ночью снять матрас с кровати. Теперь, отведя глаза от неё, тот смотрит как раз
на тот кусок пола, куда она почему-то сместила ночью их любовное место. И пощады здесь не
будет.
– А я знаю, где лежал его матрас, – произносит Роман.
– Где?
– А во-он там, где мы с тобой ночью… – медленно продолжает он. – Там, да?
Нине хочется указать куда-нибудь ближе к дверям, а если Роман уточнит это у хозяйки? Лучше
уж не врать, хотя не врать сейчас – всё равно, что самой в петлю лезть…
– Да, – тяжело и сдавленно признаётся она, понимая, что у Романа остаётся лишь один шаг,
один вопрос до правды. Но уж её-то она не откроет никогда.
– Знаешь, о чём я думаю? – спрашивает Роман почти через минуту гнетущего, каменного
молчания. – Я прикидываю, хватит ли у меня силы, чтоб взять тебя за ноги, размахнуться и
размозжить о стенку, как последнюю сучку…
Нина чувствует, что с ней происходит нечто противоестественное. Слова Романа возбуждают
её. Если хотя б иногда он называл её так! Ей даже хочется предложить: что ж, возьми и размозжи,
как сучку, если тебе это приятно. Потому что, кажется, это будет приятно и мне.
– За что? – вместо этого как можно обиженней спрашивает она.
– А ты не поняла? За твои ночные фантазии, которые ты потом воплощала со мной…
«Да-да, фантазии! – обрадовано восклицает про себя Смугляна. – Именно фантазии, конечно,
фантазии, только фантазии!» И ещё больше утверждается в своём: никаких серьёзных оснований
подозревать её в чём-либо у него нет. А догадки не в счёт.
– Да какие тут фантазии… – робко потупившись, отвечает она. – Ты приехал… ну как не знаю
кто… Я боялась, ты вообще кровать перевернёшь. Что мне ещё оставалось? Тут хочешь не
хочешь, а придумаешь…
Роман сидит, поражаясь удивительной ненадёжности жизни. Как легко и хрупко всё в ней может
рассыпаться. У него такие планы! Такие, что, кажется, выводят сразу из всех тупиков. Но
заподозрить сейчас Нину в измене – значит признать все свои старания пустыми, а выстроенного
будущего вроде как уже и нет. Подумав так, он не может дать отчёта с какого уровня приходит ему
эта мысль. Из ясного трезвого сознания или из неуловимого, туманного, но всеми силами
спасающего подсознания? Пожалуй, откуда-то из середины того и другого. Роман оценивающе
смотрит на тонкую Смугляну, на её всё-таки милое (как бы он не сомневался) лицо как на некий
стержень своего будущего. Да нет же, вряд ли она, вот такая, вдруг изменила бы ни с того, ни с
сего…
– А знаешь, почему я верю тебе? – спрашивает он. – Потому, что у самого есть кой-какой опыт.
Я знаю ту мудрую истину, что любящей женщине не будет хорошо с другим. Это просто опасно для
неё. Женщине разрушить свою личность проще простого: измени, когда любишь и ты уже никто.
Почему так? Да, потому что, находясь в любви, женщина кристаллизуется самым лучшим, самым
совершенным образом. И сломавшись в высшем, кристальном состоянии, она уже не склеит потом
себя никаким клеем. Так что, самая верная твоя гарантия для меня – это само твоё чувство. А оно
у тебя, знаю, есть. Только вот твоя доверчивость и наивность… Ты пригласила этого друга из
сочувствия, а какие мысли и надежды возникли у него? Ты пойми: мне дурно уже оттого, что у кого-
то в отношении моей жены могли мелькнуть, хотя бы даже мелькнуть(!), такие мысли. Меня
унижает это!
– Да какие там мысли! – почти уже радостно восклицает Смугляна. – Он такой хороший
человек…
– Ах, как мило! Как всё легко и просто! Хороший, и всё тут! Да ведь он знал о твоих отношениях
с Леонидом, он, чего доброго, ещё и комнату для вас освобождал… Почему бы ему тоже не
попытать удачу? Но как? А вот так: на жалость надавить, ну, вроде как ночевать негде, и всё
такое… Но подумай, как это в городе, в котором он учился несколько лет, в котором у него полно
знакомых, сокурсников, где, в конце концов, есть институтское общежитие с прежними
вахтёршами, ему негде ночевать? То есть, пока он с тобой не столкнулся, ему было где ночевать, а
как встретил тебя, так сразу всё исчезло… Но главное, он видел, что, если ты зовёшь в гости,
принимая его явное враньё, значит, ему есть на что надеяться…
– Ну, я не знаю… – виновато произносит Нина. – Я как-то не подумала… Он вёл себя вполне…
За столом все это видели.
– Не подумала она! А кто за тебя будет думать? Скажешь, у него и намёков никаких не было?
– Да не заметила
