видя его
растерянность и недоумение. – Уж решал бы что-нибудь… Сколько можно дуться…
Дуться… Ох, как же всё просто у вас …
* * *
Серёгу Макарова Роман видит из хлебного магазина, когда тот проходит около самой витрины.
Роман быстро рассчитывается, поторапливая сонную кассиршу, хватает батон и, выскочив на
улицу, догоняет друга. У Серёги замёрзли руки в перчатках, он идёт, высоко подняв плечи и сжав,
как обычно, кулаки в перчатках так, что перчатки с пустыми пальцами торчат в стороны, как ласты.
Этими-то «ластами», в одной из которых в верёвочной авоське «культурно» бултыхается бутылка
вина, он обрадовано и обнимает Романа. А винцом от него и так уже попахивает основательно.
Оказывается, теперь Серёга живёт совсем рядом, снимая комнатку гостиничного типа с общим
коридором у какого-то своего знакомого, уехавшего с артелью на Север. Туда-то, в эту комнатку,
они и направляются, чтобы посидеть и поговорить. В жилище его творится чёрт те что. Комната
воняет застарелым никотином, как сигаретный фильтр, на шкафу и на полу одеяло из пуха серой
пыли.
– Не удивляйся этому лунному пейзажу, – отчего-то ликующе предупреждает Серёга, пропуская
гостя вперёд. – Охраняя целомудренность обстановки, я тут не прикасаюсь ни к чему. Моих шмоток
здесь наперечёт.
Его немногие вещи заметны тем, что ими пользуются. Ярче всего блестят лаком гитара на стене
и большой пятирядный баян, монументально возвышающийся в центре круглого стола с красной
бархатной скатертью. Серёга сразу же, не раздеваясь, проходит к баяну, гладит его рукой, как мог
бы погладить собаку или котёнка.
– Видел, да? Понял, да? Помнишь, я говорил, что мне отец его подарил?
– Так я уже видел его! Ты у нас на свадьбе играл. Да и потом не раз…
– Точно! А я и забыл! После того, как мы с Элиной разбежались, мне кажется, что вся моя жизнь
заново идёт. Все события перепутались. А баяном я просто нахвастаться не могу. Какой у него
звук! Я до сих пор не привыкну, просто хренею от него. Такой голос бывает у одного баяна из
тысячи. Видно, того, кто его делал в этот момент какой-то гений или ангел в макушку тюкнул. А,
158
может быть, он просто пьяный был. Конечно, отец у меня, сам знаешь, кто такой, но купить такой
баян! Я даже не понимаю, как он сподобился. Да за такой подарок он и вправду имел полное право
меня удушить.
Просить его сыграть не надо: Серёга загорается сам. Бутылку прямо в сетке ставит на стол,
сбрасывает пальто, разминает холодные пальцы, осторожно берёт баян, протирает тряпкой пыль,
а потом смахивает ещё какие-то и невидимые пылинки.
– Та-ак, ну, а что же тебе исполнить? – произносит он и на мгновение задумывается. – Слушай,
вот честное слово, я часто представлю, будто играю тебе. Не знаю почему, но именно тебе. Связан
я с тобой как-то, что ли… Ну, ладно, хотя бы вот это. Итак, Николай Андреевич Римский-Корсаков,
«Полёт шмеля» из оперы «Сказка о царе Салтане…»
Такого нельзя было и ожидать! Затаив дыхание, Роман следит за мельканием Серёгиных
пальцев, боясь, как бы они не сбились. Серёга ещё не объяснил главного, того, почему он теперь
на другой квартире и почему один. Но, в принципе-то, обо всём можно уже догадаться. Значит, и у
друга примерно та же история…
Закончив «Полёт», Серёга отставляет баян. Ничего другое ему играть уже не хочется. Роман
сидит с влажными, восторженными глазами.
– Знаешь, Серёга, а мне тоже напиться захотелось, – признаётся он, хотя по дороге чуть было
не начал очередное внушение по поводу, видимо, постоянных выпивок друга. – Наливай!
Серёга воспринимает это предложение, как высший отзыв о его игре. Он молча откупоривает
бутылку, набулькивает в стаканы, и они с наслаждением, даже со смаком, выпивают. Красное вино
терпкое и приятное. Первый хмель тёплым туманом обволакивает голову, помогает свободно
вздохнуть, вытянуть ноги и забыть обо всём, что осталось за стенами этой пыльной, но теперь,
кажется, такой уютной квартирки. Как непредсказуема жизнь! Живёшь нервами, склоками,
несуразностью и вдруг нечто будто из другого мира – такая вот музыка и мастерство! И всё это не
где-то далеко на сцене для всего зала, а рядом, для тебя одного и от всей души. А мастер-то кто?
Да Серёга Макаров – друг, с которым штанами одну парту протирали и лупили друг друга
учебниками по башке. Вот и долупились. Оба сейчас как дураки у разбитых корыт. Хотя и в этом
случае Серёга как был, так и остаётся на сто шагов впереди. И все эти шаги – музыка, в которой он
свой. Раньше, когда Серёга лишь осваивал баян, ему ещё можно было завидовать, но теперь даже
завидовать поздно. Теперь остаётся лишь восхищаться. В своём искреннем восторге Роман просто
не знает, что и сделать для него. Разве что подливать в его стакан его же вино.
Потом они идут за второй бутылкой, теперь уже дешёвого «Агдама», и Серёга играет снова. В
паузах опрокидывает в себя стакан прямо за баяном. Он переигрывает все песни, модные в их
школьные годы. «В школьное окно смотрят облака. Бесконечным кажется урок. Слышно, как
скрипит пёрышко слегка и ложатся строчки на листок…» И они, захмелев, сами ещё молодые,
хлюпают носами в некоторых местах, вспоминая эти недавние, но словно куда-то ухнувшие
времена. Пальцы Серёги начинают путаться, не слушается и язык. Серёга скидывает с плеч ремни
баяна, снова устанавливает своего музыкального красавца точно в центр стола, как на ось Земного
шара.
– Вот так и живём, – подытоживает он, словно не играл всё подряд, а рассказывал о жизни. –
Знаешь, я ведь только потому и живу, что повеситься нет решимости…
– Эк, ты и хватил! – смеётся Роман этой, в общем-то, глупой шутке. – И что же тебя держит?
– Мать жалко… – всерьёз отвечает Серёга. – Спилась она совсем… А с Элиной я не ужился. Не
знаю даже, почему. Вообще-то она всем хороша, только вот – как бы это выразиться – душой
холодновата. Смешно сказать, но ведь перед тем, как ложиться спать, она всегда раскладывала
пасьянс. Знаешь что это такое?
– Да-да, знаю, – торопливо кивает Роман.
– Так вот раскладывает, значит, и загадывает – будет у нас ней что сегодня или нет? Если
пасьянс не совпадёт, значит, не будет. Но разве человек с чувствами так может?
«Господи, – вспоминает Роман, невольно даже откинувшись назад, – так, наверное, тогда и у
нас с ней всего лишь карты не так легли…»
– Да и с родителями её я тоже как-то не
