стол, табуретки, и у стены напротив двери стол-шкафчик с плиткой.
– Живёте здесь?
– Ночуем, когда приходится.
Чак понимающе кивнул.
– Клади три кредитки и дрыхни сколько влезет, – сказал позвавший его негр.
Здесь Чак разглядел, что тот только ростом мал и щуплый, а в кудрявых волосах седина, коричневое лицо в морщинах. В старое бы время считал бы уже дни до Пустыря, а то и Оврага. Ещё за две кредитки Чак договорился, что ему утром сделают кофе залить в термос. Ужин получился по-человечески, за столом. Спать, правда, пришлось, не раздеваясь, ни одеял, ни, разумеется, простыней, на топчанах не было. Но разулся, лёг, курткой накрылся – уже легче.
Спал он чутким настороженным сном, но ночь прошла спокойно. Никто его не потревожил. А утром он доел сэндвич со свежим кофе, наполнил термос, разузнал о том, где ему лучше купить жратвы, расплатился за ночлег и кофе, а с беляком за стоянку и выехал за ворота.
И снова гудит под колёсами бетон, стремительно улетают назад растрёпанные голые деревья и крохотные городишки. Бредли сказал, что к ленчу он должен успеть. Приказом это не было, но стоит… стоит и шикануть точностью. Хотя если Бредли остался в Колумбии, точность оценить будет некому. Но… но он сам себя оценит.
Изредка сверяясь с картой, Чак выбирал самый оптимальный – на его взгляд – маршрут. А получалось так, как говорил Бредли.
До Краунвилля он позволил себя одну остановку. Съел купленный на выезде из Гринуэя сэндвич и запил его кофе из термоса. В хозяйской речи ленч – это обозначение времени, не более. Кормить его Бредли не обязан, в контракте не оговорено – усмехнулся Чак. А сам о себе не позаботишься, так ты и на хрен никому не нужен.
От Краунвилля он поехал медленнее: здесь начиналась путаница просёлочных ненумерованных дорог и местных ориентиров. Но объяснял Бредли, надо признать, очень толково.
И вот ворота. Смешно, конечно, ограды нет, а ворота есть. Два столба, на одном из них деревянный почтовый ящик и на верхней перекладине-доске вырезанные и покрашенные буквы. «Лесная Поляна». И второй строчкой: «Джонатан Бредли». И хотя размах ворот позволял впритирку, но разъехаться двум грузовикам, Чак въезжал осторожно, как в узкий тренировочный створ.
Обычная насыпная дорога, делали её недавно, похоже, прошлым летом, вряд ли она такая с рабских времён. Холмы, редкий просвечивающий лес, бурая от полёгшей травы земля… и ни следов пашни. Похоже… похоже, это имение у Бредли не для хозяйства, а так… такая же маскировка, как ковбойство у Трейси. Дорога позволяла поднять скорость до ста, но Чак ехал осторожно, на сорока, не больше. Будто… будто хотел оттянуть момент приезда. Но вот уже показались остатки Большого Дома. Точно – для отвода глаз имение… а основательно разорили в заваруху… плавный поворот в объезд полуразрушенного здания… а не в свой ли Овраг ты въезжаешь, парень? Стук движка, мычит корова, пробует голос петух… Так что, люди здесь есть? Может, при свидетелях и обойдётся?
Просторный обжитой двор, рабский барак, вполне жилой с виду, хлева, сараи, загоны… Чак остановился точно посередине, заглушил мотор и вышел из машины. В дверях барака толстая негритянка в фартуке, от скотной вперевалку из-за заметного живота идёт ещё одна, из конского загона вылезает через загородку молодой высокий мулат, трое негритят и вон ещё двое сбегаются из разных углов… Чак оглядывался, озирался, но так и не заметил, откуда появился Фредди. И увидел его, когда тот уже подходил к машине.
Фредди, как в Мышеловке, во всём ковбойском, на поясе кобура с кольтом, из-под шляпы холодно блестят светлые, как куски льда, глаза. Чак попробовал улыбнуться, но первые же слова Фредди так ошеломили его, что он уже молчал.
– Смотри-ка, успел.
Чак судорожно сглотнул вставший в горле ком и склонил голову в молчаливом полупоклоне. И не увидел ответного, чуть насмешливого кивка Фредди.
– Машину отгони в гараж, – начал распоряжаться Фредди. – Бери вещи и пошли.
– Да, сэр, – наконец выговорил Чак.
Гаражом назывался большой сарай. Снаружи-то сарай, а внутри… Чак особо не осматривался – Фредди явно не привык ждать, пока его распоряжения выполнят – но и беглого взгляда хватило, чтобы понять – это действительно гараж, даже ремонтная яма приготовлена. Он поставил «ферри» рядом с небольшим грузовиком, взял свою сумку и вернулся во двор.
– Пошли, – повторил Фредди, широко шагая через лужи к рабскому бараку.
«Что ж, – успел подумать Чак, – всё возвращается» Следовавших за ними мальчишек Чак не замечал. Как и всего окружающего.
– Мамми, – позвал Фредди, входя в кухню.
– Вот она я, масса Фредди.
– Это Чак, Мамми, будет работать в гараже. Покажи ему его выгородку и пусть устраивается.
– А как же, масса Фредди.
Чак незаметно перевёл дыхание.
– Что надо, всё ему дай, – и уже ему: – Сегодня так и быть, а завтра с утра и начнёшь.
– Да, сэр, – ответил Чак, по-прежнему не поднимая глаз.
Фредди еле заметно усмехнулся и вышел. И тут же загомонили завертелись вокруг мальчишки.
– Мам, а ленч когда?
– Дядь, а ты шофёр, да?
– Мамми…
– А вот я вас! – Мамми грозно взмахнула полотенцем. – А ну кыш отседова! Пошли, парень, покажу тебе выгородку.
Из кухни вышли в тёмный узкий коридор с дверями по обеим сторонам. Чак быстро настороженно озирался, но идти пришлось недолго. Третья дверь справа. Вместо замка просто загнутый гвоздь. Открывается наружу, почти перегораживая коридор.
Выгородка оказалась небольшой комнатой с кроватью, маленьким столом и двумя табуретками. На стене напротив кровати планка с гвоздями – вешалка. Небольшое окно над столом с узким подоконником и цветастой занавеской. И, к изумлению Чака, лампочка под потолком и выключатель у двери.
– Положь сумку и на ленч иди, – распорядилась Мамми. – А потом я тебе и всё остальное дам.
Чак покосился на неё, но, зная с детства, что с рабской кухаркой задирается только полный дурак, заставил себя улыбнуться.
– Спасибо, Мамми.
Но класть сумку на голые доски кровати медлил.
– Клади, не покрадут.
Чак нехотя положил сумку.
– А что? – осторожно спросил он. – У каждого своя выгородка?
– Ну, не вповалку же! – гордо ответила Мамми, выплывая в коридор.
Чак усмехнулся, поправил сумку, чтобы, тронув её, не смогли уложить по-прежнему, и вышел следом, прикрыл дверь, повернул гвоздь. Запор, конечно… хреновый ещё слишком вежливо сказано. Из кухни доносились голоса, смех и звучные распоряжения Мамми.
– А ну, живо давайте, простынет всё!
Чак невольно прибавил шагу, глотая слюну. Кто не успел, тот опоздал.
Шум, толкотня у рукомойника… Всё, как когда-то, но… но
