Повторяя жест не раз уже помянутой за последние минут двадцать Мей, Рита тушит окурок о кирпичик стены с уличной стороны окна, целится в контейнер со строительным мусором, но темнота двора скрывает результат.
Передумав выбрасывать следом оставшиеся сигареты вместе с зажигалкой — «нехорошо, если кто-либо их здесь найдет — Ольга, Сонечка или мама», Рита отмечает мысленно «разобраться с этим завтра, а сейчас спать».
…а пока Ольга видела десятый сон, Рита получала сомнительный опыт, земля вращалась — среда неслышно преодолела границу и стала четвергом, а четверг отметил, что до намеченных встреч осталось совсем немного времени.
Кажется, и время это пролетело не дольше, чем беспокойный предутренний сон, в который насыпается и страх не услышать будильник, и желание доспать, досмотреть что-то важное в рваном видеоряде событий, уже отлетевших в прошлое суток вместе с придуманными тогда на будущее опасениями.
Диалог не вязался, скорее, увязал в нервном ожидании и текущих, насущных проблемках.
Ольга вспомнила о непродленной страховке, Рита разрывалась между курсами, проектом и желанием придать квартире хоть сколько-либо презентабельный вид, Диана Рудольфовна требовала от дочери список того, что необходимо привезти с собой из Городка, а Сонечка рисовала маме виртуальные открытки, чем радовала и до слез больно ранила измученное Ритино сердце.
Возможно поэтому, как ни готовились, а ни Рита, ни Ольга так и не смогли встретить вечер пятницы в правильном эмоциональном состоянии. Встретившись взглядами, они несколько секунд казались друг другу видением, миражом, не имеющим ничего общего с физическим миром, кроме научного определения о возникновении видеоиллюзий, пока звонкий детский голос не утвердил миражи громким, непосредственным — «здравствуйте!».
В последнем телефонном разговоре, когда Ольга еще только выезжала из Москвы, а Рита с минуты на минуту ждала появления родных, договорились о том, что Оля прямиком отправится в квартиру, и если даже Риты там не будет в тот момент, то просто дождется, а вот что делать, если в квартире шумно, людно и суетно-бестолково, они даже не рассматривали.
Первый пункт русского «закона подлости», переведенный американцем Мерфи и выданный за свой собственный принцип в литературном варианте, звучит как — «всё, что может пойти не так, пойдет не так». Можно, конечно, удивляться бутерброду, непременно падающему на пол маслом вниз или компании возбужденно-шумных родственников, заполняющих исключительно собственными впечатлениями-эмоциями и прочим проявлением чувств ограниченное пространство квартиры, съежившейся от небывалого наплыва слишком живых людей до размера перепуганной коммуналки.
Загнав машину во двор, Ольга видела свет, горящий во всех окнах фамильной своей вотчины. Как уже было обговорено с Ритой, она просто поднялась и вошла в квартиру, открыв дверь своим ключом, но вот с Дианой Рудольфовной такой вариант визита не был согласован, поэтому чересчур возбужденная путешествием к дочери женщина отреагировала в несвойственной себе бурной манере. Не очень вежливо она принялась удивляться «таким их сомнительным правилам», комментировать их, что даже вежливейшему Павлу Юрьевичу пришлось вступать в разговор, дабы не позволить любимой женщине уронить лицо (пусть и в тесном семейном кругу).
Надо сказать, что, выехав сразу после номинального обеденного времени (точнее, после четырнадцати ноль-ноль), в Питер Ольга добралась часам к одиннадцати вечера и чувствовала себя довольно усталой. Подобные авто-вояжи не были ей в новинку, но сказывались и расслабуха после сомнительной победы, когда Рита-таки согласилась покинуть Городок, и моральное напряжение всей последующей недели, когда Ольга в родном офисе чувствовала себя не многим увереннее самой стеснительной из стажерок.
Всё, чего ей хотелось, это забрать Риту в тихий номер отеля, ненадолго сделать его почти громким, а затем свободно кануть в сон.
Чего хотелось Рите, судя по ее растерянному взгляду, не знала она сама. Она говорила и отвечала всем одновременно — маме, дочери, Ольге. Она изо всех старалась «сделать всем хорошо», но это было бы не под силу даже толпе волшебников, что уж говорить о растерянной молодой женщине.
— Здравствуй, — только успела она прошептать появившейся в дверях Ольге, как моментально выдала обеих с головой. Нет, разумеется, их отношения не были тайной для Дианы Рудольфовны или Павла Юрьевича (Сонечка еще в силу возраста не придает значения краскам большим, чем просто «хорошо» и «плохо»), но такой эмоциональный импульс внезапно отозвался в душах «старшего поколения» еще более сильной эмоциональной реакцией, чем в сердце той, которой был адресован.
— Привет, — тихо выдохнула Ольга и устало отметила, — шумно у вас.
Шумят в основном Соня с Дианой Рудольфовной. Обеим почти одновременно нужно владеть вниманием Риты, из-за чего последнее все больше рассеивается. С появлением же Ольги и вовсе грозит отключением. Стремясь ответить всем, обогреть всех самым теплым из расположений, Рита в какой-то момент с отчаянием отмечает, что не удовлетворяет никого. Подойти и обнять любимую не может, отвечать осмысленно на бессчетное количество маминых фраз больше нет сил, как и бросив взрослых умчаться с законно требующей игр дочкой.
Откровенно не понимая, что ей здесь делать, Ольга отступает из каминной комнаты в тот момент, когда Диана Рудольфовна настойчиво пытается убедить дочь поехать переночевать с ними в отеле.
— Я не могу оставить тебе Сонечку в этом месте. Здесь даже умыться негде, а туалет страшнее, чем бесплатный сортир на Курском вокзале.
Мысленно удивившись осведомленности Дианы Рудольфовны о состоянии бесплатных туалетов в районе Курка, Ольга отмахивается от дальнейшего желания съязвить и, решив немного подождать (читай отдохнуть), опускается на старенький стул в углу между окном и столом, облокачивается спиной о высокую спинку и вытягивает ноги.
— А я хочу быть здесь! Мама, мы же останемся здесь? — голосит из соседней комнаты Соня. Ответов Риты Ольге не разобрать, а вот с Дианой она уже готова согласиться — хочется комфорта и устроенности, чего в этой раздолбанной годами квартире не осталось даже намеком.
«Удивительно, что Рита не только не сбежала отсюда, а еще и утверждает постоянно, что ей здесь нравится, — медленно подползает к Ольге чувство вины. — Куда я привезла это домашнее милое создание?»
«Помню, когда я вырвалась из Городка, мне это место тоже казалось раем, пока оно едва не сломало меня. Что теперь говорить о Рите?».
Ничуть не мешая Ольгиным мыслям, голоса из соседней комнаты постепенно перемещаются в коридор, затихают. Затем звук запираемой двери сообщает Ольге о Ритиной победе над всеми разумными доводами Дианы Рудольфовны, а дробный детский топот по старому паркету о том, что все-таки они не одни. Причем оба звука ложатся тяжелой усталостью, словно предчувствием — нести что-то неподъемное несказанно далеко (и бессмысленно).
Сначала в кухню влетает Соня, устраивается на втором стуле за столом напротив Ольги. Перевозбужденная далеким и необычным путешествием, девочка с трудом может усидеть на одном месте, поэтому она успевает забраться на стул с ногами, потом, передумав, пересесть, возится и слезает на пол.
Войдя в кухню вслед за дочерью, Рита приближается, останавливается у стола, глядит на Ольгу.
Она рада ей, но обе будто в закрытых стеклянных колбах — ни подойти друг к дружке, ни взглянуть прямо в глаза, а лишь через стекло.
