была тюрьма. Я покажу тебе подвал, в который одному лучше не ходить.
– Ничего подобного, – сказала Кристина. – Ничего такого здесь не было. Тюрьма была недалеко от центра, на спуске к мостику, она и сейчас за проволокой.
– Здесь была другая тюрьма. Для политических заключённых. Здесь расстреливали людей, – говорит Миша.
– И ты повёл нас сюда на экскурсию? Здесь же страшно!
– Мне будут сниться кошмары.
– Глупость какая, – расстроилась Кристина. – Призраки. Тоже мне, нашёл где искать призраков…
Миша сказал: «А я действительно видел здесь призраков. Нет, не видел, я слышал. Вот если спуститься в подвал и если прислушаться, можно услышать, как они разговаривают… Я слышал здесь голоса… Иногда они как будто плачут… Или зовут…»
– Перестань! – воскликнула Катя. – Ты нас разыгрываешь!
– Они зовут, – говорю я, – потому что они здесь погибли. Вот и изучай, – говорю я ей, – ты ничего этого не знала.
– А я, – сказал Миша, – даже знаю людей, которых держали здесь. Вернее, их родственников…
– Я не могу этого понять, – сказала Кристина. – Я не хочу этого знать. Я это, конечно, знаю, но не хочу этого знать.
– Ну и не знай, – сказал Миша. – Пойдём дальше.
Вниз вели крутые ступени.
– Мне рассказывал один человек, у которого родственник работал здесь охранником. Вот так человека приводили сюда… Здесь открывалось окошко… Ему давали бумагу подписать… А потом – дальше, ступай сюда…
Мы вышли из узкого коридора в более просторное помещение. Сырое, холодное. Миша посветил фонариком. Вот здесь он останавливался… Сзади исполнитель… Он приводит в исполнение…
Саша приставляет к затылку Кристины указательный палец.
– Дурак, что ли? – вздрагивает Кристина. – Тебе делать больше нечего?
– Да нет же, – усмехается он, – ты только представь…
– Не хочу представлять, – отворачивается она. – Сами играйте в ваши игры. А я не хочу.
– А здесь вовсе не игры, – говорит мрачно Миша. – Хотели посмотреть места, о которых не знали, вот я вам и показал. Сейчас об этом все забыли. Боятся.
– А что те, кто работал здесь? Ну, надзиратели… – спросила Катя.
– Ничего. Они уже умерли. У них всё нормально было. Отец как-то видел одного из них, говорил, что ему было всё равно, в кого стрелять. Правда, он потом спился совсем. Его сын сейчас какой-то крупный бизнесмен.
Кристина что-то бурчит. Да и мне хочется поскорее выйти отсюда, хотя я не буду показывать Мише, что мне страшно. И с досадой думаю, какая же странная экскурсия, зачем надо было нас вообще приводить сюда? Зачем приводить сюда Кристину?
– Ну, а НЛО?
– НЛО в другой раз, – говорит Миша.
Мы быстро поднимаемся наверх, бегом, как будто за нами кто-то гонится, и если оглянуться, то может случиться что-то страшное. Если оглянуться, можно увидеть то, что происходило здесь когда-то. Скорее к воздуху и к свету.
Наверху страх отступает. Хотя здесь, в этой части города, где к тому же свалки каких-то старых вещей, всё равно неуютно. Мы выходим на дорожку, идущую мимо промзоны, и быстро обходим бетонный забор.
Идём в центр города есть мороженое. Располагаемся в пластиковых креслах под большими зонтами-тентами, положив сумочки на пластиковые столы. Нам принесли политый сиропом пломбир в железных вазочках. «Нет, – говорит Кристина, – лучше сидеть в кафе и есть мороженое, чем ходить по таким местам…».
– Ешь мороженое, – сказал Миша. – Сейчас такого не бывает. Чтобы человека вдруг посадили в фургон и увезли.
– Я всё узнаю у Петра Григорьевича, – серьёзно сказала Кристина. – Я знаю всё это, но не знаю, как это могло быть в нашем городе.
– Узнай. Что же до сих пор не узнала?
– Нужно всё это снести, – говорит Катя. – Нужно уничтожить то место.
– Зачем же? – усмехается Саша. – А вдруг ещё понадобится…
– Да, – добавляет с иронией Миша, – а вдруг завтра всё это снова понадобится? Ничего не надо строить, приходи, открывай, вот тебе и новая старая тюрьма.
– Нам это не грозит, – сказала Кристина. – Мы не делаем ничего плохого.
Миша проводил нас с Кристиной до заветного поворота на нашу улицу. Теперь мы почти бежали домой – почему-то этот подвальный холод продолжал нас преследовать.
Когда мы вечером пили чай, Кристина сказала:
– А я знаю, почему твой Миша такой странный. Я знаю! Я всё узнала!
– Что ты узнала? – недовольно спрашиваю я.
– Не было у него никакого ранения. Не был он ни в каких горячих точках. Он пострадал не в бою. Его просто избили. Вот поэтому он и любит ходить по местам, где людей мучили.
– Это была дедовщина, – поясняет Катя. – Он в этом не виноват.
Я какое-то время молчу.
– Ну и что? – говорю потом. – Тебе что до этого?
– Ничего, – ответила Кристина. – Никакой он не герой.
– Ну и что? Мне и не нужно, чтобы он был героем. И то, что ты рассказываешь, знают все.
– А может быть, он герой ещё больше, – отмечает Катя. – Значит, это как в тюрьме. В бою, может быть, легче. А ты попробуй в тюрьме оказаться!..
– Мы там были только что, – говорит Кристина недовольно и отворачивается.
Иногда мы с ней разговариваем, как с маленькой, и ей это не нравится.
* * *
А ещё через день отец поссорился с матушкой из-за того, что она раскритиковала его будущую школу. У неё же к тому времени открылся приют, самый настоящий, а не на бумаге, в котором появились первые обитательницы – две худенькие девочки немного младше Кристины, которых уже одели в длинные подрясники, а на головах у них были тёмные платки.
Отец говорил, что её школа – это неправильная школа. Школа должна быть совсем не такой. Незачем девочкам стоять на службе часами, бубнить молитвы, а одежда, которую они носят, никогда не разовьёт у них эстетического чувства, и они никогда не научатся одеваться красиво и, соответственно, видеть красоту в чём-то другом. Матушка же отвечала, что одеваться красиво совсем не обязательно и даже грешно, и главное – надо быть не по одежде красивой, а Богу угождать, а что касается красоты, так она вся в храме Божием, и большей красоты человеку и не нужно. Отец же говорил, что категорически не согласен – нельзя загонять девочек в казарму, нельзя их так гнобить, они должны расти в свободной и радостной обстановке, подальше от всякой угрюмости и суровости, чтобы потом передавать, нести в мир радость жизни. И тогда мир, может быть, переменится. А матушка – в ответ – что вся эта свободная жизнь есть жизнь греха, а радость жизни, о которой он говорит, – ненужная утеха, которой соблазняет девушек дьявол.
Так они ни о
