— Мне не нужна корона. Я не хочу, чтобы весь криминальный мир этого города становился передо мной на колени. Мое место — рядом с тобой, Ливий. Я хочу работать на тебя и выполнять твои приказы. Так, как раньше. Мне не нужна власть. Я — солдат, а не командир. Ты не раз говорил, как важно знать свое место и понимать, кто ты на самом деле.
— Благодарю за честность. Сказать по правде, твой приход меня удивил, равно как и твои слова. Я много думал о тебе. И в тюрьме, и после того, как вышел на свободу. Ты заслуживаешь лучшей жизни. И уж точно не должен ходить в прихвостнях у Фуада. Мое доброе сердце когда-нибудь доведет меня до серьезных неприятностей, но я хочу дать тебе шанс.
Змей красноречиво покашлял и приготовился высказать все, что думает об этой идее, но Ливий глянул на него через плечо.
— Моя жизнь принадлежит тебе, — слабо улыбнулся Валентин.
— Нет, сынок. Твоя жизнь принадлежит тебе — и только тебе. И если кто-то посмеет возразить, переломай ему все ребра. Я дам тебе важное поручение. Если ты выполнишь его, то сможешь вернуться. Помнишь, кто такой Сезар Нойман?
В глазах гостя плескалось непонимание пополам со страхом.
— Брат леди Эоланты.
— Покойной леди Эоланты, — уточнил Халиф. — Я хочу, чтобы ты поехал в Багдад, нашел его и привез сюда. Говори все, что хочешь. Используй свой дар убеждения и свое обаяние — природа не обделила тебя ни первым, ни вторым. Сезар Нойман должен быть здесь максимум через неделю.
— Но… но… — Валентин тряхнул головой и расправил плечи. — Хорошо. Я это сделаю.
— Я распоряжусь, чтобы Насир заказал для тебя билеты и снабдил приличной суммой денег. Это твой экзамен, сынок. Ты меня не подведешь?
— Не подведу, — уверенно ответил гость.
Ливий поманил Северина пальцем, и тот приблизился.
— Прекрасно. Ты хотел что-то сказать, Змей. Я слушаю.
— Я хотел сказать, что это самый дурацкий план, который ты когда-либо придумывал. Но я рад, что Сезар Нойман прирежет щенка-предателя, а не меня.
— Хочешь поехать с ним и убедиться, что работа будет сделана на совесть?
— Скорее уж я приползу на коленях к Сабрине, рыдая в три ручья и клянясь в вечной любви, а потом преломлю хлеб с ее новым хахалем.
Халиф затянулся в очередной раз и с улыбкой посмотрел на Валентина.
— Приятно, когда кто-то верит в твой успех, сынок, но намного приятнее, когда в тебя никто не верит. Тем больше удовольствия ты получишь, преуспев. Можешь идти. Хотя… нет. Еще кое-что. Исключительно в воспитательных целях. Северин, покажи месье Бруку, что бывает с собаками, которые предают своих хозяев.
Змей размахнулся и наградил Валентина знатным апперкотом, который сделал бы честь профессиональному боксеру. Гость беспомощно взмахнул руками, но равновесие удержать не смог и плюхнулся в бассейн, подняв кучу брызг.
— Отвези его в больницу, — сказал Ливий, когда Валентин выбрался из воды и сел на землю, прижимая ладонь к окровавленному лицу. — Так, по-твоему, выглядит воспитание? Нужно выбивать человеку все зубы? Мог бы ткнуть его в солнечное сплетение и не устраивать спектакль со сломанными костями!
— Ничего я ему не сломал, — начал оправдываться Северин. — А зубы у него крепкие. Если какой-нибудь и выпал, пусть нырнет и поищет.
— Выполняй то, что велено. Меня до обеда не беспокойте.
***
Северин позвонил около полудня и сказал, что к обеду не явится, сославшись на личные дела. После смерти матери его отец женился снова, на этот раз выбрав темную эльфийку благородных кровей. Она, в отличие от матери Змея, сильной и властной женщины, была тихой и покладистой и большую часть времени посвящала заботе о пятерых сыновьях. Иногда Северин приводил их с собой на ужин, и Ливий удивлялся, какими разными могут быть дети, выросшие в одном доме. Фраза «я должен разобраться с личными делами» в случае друга означала, что он решает стотысячную проблему кого-то из братьев. Они постоянно ввязывались в неприятности, одна другой хуже, и требовали денег. «Даже зубы не могут почистить без посторонней помощи», — как-то сказал Северин. Халиф ответил, что его братья давным-давно повзрослели, и пора бы доходчиво объяснить им, что мужчины самостоятельно решают свои проблемы, будь то конфликт с конкурентом или недостаток денег. Будь на их месте женщины — другое дело. Змей пожимал плечами, и глубоко внутри Ливий был с ним согласен. Младшие братья, пусть бы и сводные, всегда остаются братьями, а семья всегда остается семьей. Мелким сучатам здорово повезло — хотя бы одного из детей Назари-старший воспитал настоящим мужиком.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Теперь я понимаю, как ты можешь столько есть и оставаться таким худым, — сказала Тара, положив в свою тарелку пару ложек жаркого с бараниной. — Если бы я трахалась трижды в сутки, то имела бы модельную фигуру.
— Мне нравится твоя фигура.
— Когда ты официально представишь меня потаскушке-наложнице Гвендолен?
— После того, как приедет Владимир. Мы втроем отправимся в гости к Брике. Ты знакома с ней?
Эльфийка тщательно прожевала мясо и запила его вином.
— Кто же не знаком с Брике. Я часто у нее гостила, но не припомню, чтобы там была Гвендолен.
— Скорее всего, ты знаешь ее в лицо. Высокая, кожа цвета кофе с молоком, длинные кудрявые волосы, зеленые глаза.
— Жрица сладострастия?
— Полукровка. Темная эльфийка по матери.
— Ах, вот оно что. Полукровка мне не соперница. Если у нее грудь не больше моей, конечно. — Тара широко улыбнулась, отвлекшись от еды. — Шучу.
Ливий отделял рыбу, запеченную с овощами, от костей.
— Вы найдете общий язык. Она далеко не глупа, прекрасная собеседница, и чувство юмора у нее отличное.
— Верю. — Эльфийка помолчала. — Но тебя в ней интересует только тело, так?
— Мы близкие друзья. Говорили о том, чего не знала даже Эоланта.
— Не будь дураком. Дружбы между мужчиной и женщиной не бывает. Вы смотрите на них и думаете только о том, как бы потрахаться.
Ливий отложил вилку и отодвинул от себя тарелку с рыбой.
— Ты мне очень дорога, Тара, — сказал он. — Я люблю смотреть на тебя, когда ты спишь. Ты похожа на мою младшую сестру. Она часто сбрасывала одеяло на пол посреди ночи, и я несколько раз заглядывал к ней в спальню для того, чтобы укрыть ее заново: она быстро простужалась, особенно осенью и весной. Ты тоже сбрасываешь одеяло, и я поднимаю его, хотя в наших широтах простудиться сложно. Я смотрю на тебя и думаю, что ушел во тьму, но все еще могу найти дорогу к свету. И вижу ее, пусть и издалека. Я боюсь, что когда-нибудь мое сердце превратится в камень, и при взгляде на женщину я буду видеть не существо из плоти и крови, а безликую тень, товар, который нужно продать повыгоднее. Эоланта держала меня, не давая уйти дальше во тьму. Мой мир мог рухнуть, я мог потерять все свои деньги — и терял не раз — но я мог обнять ее, когда она засыпала рядом, и это давало мне точку опоры. Я не хочу, чтобы случившееся с ней повторилось.
Тара, успевшая отправить в рот ломтик картошки, поспешно проглотила его и вытерла губы салфеткой.
— Что это было? — подняла брови она. — Ты признался мне в любви?
— Я хочу, чтобы ты пообещала мне кое-что. Если я скажу, что ты должна уехать на другой конец света, не взяв даже зубную щетку, ты подчинишься. Даже если на часах будет два часа ночи. Ты уедешь, не говоря никому, куда направляешься, и будешь сидеть тихо, как мышка, до тех пор, пока я тебя не найду.
— Почему я должна уезжать?
— Я хочу, чтобы ты дала мне обещание. Большего не требуется.
Эльфийка вернулась к еде.
— Пообещаю, если ты расскажешь, с какого перепугу ты об этом заговорил.
— За пару дней до того, как заявившиеся в мой дом полицейские одели на меня наручники и отправили в камеру предварительного заключения, а потом посадили на десять лет, ко мне пришел Азим. Тот самый, которого потом убил Насир. Он сказал, что назревают крупные неприятности, и я должен быть начеку. Посоветовал отложить, а еще лучше — отменить сделку с козлом-извращенцем, который хотел купить шведских проституток. Но я его не послушал, Тара. Я рассмеялся ему в лицо и сказал, что ни один сукин сын в этом городе не посмеет меня предать. А трусам рядом со мной не место, и он может идти на все четыре стороны. Я выгнал его, но внутренний голос шептал, что я совершаю ошибку. Конечно, сделку отменять я не стал, но сказал Эоланте, что ей нужно уехать. Она отказалась. Мы поссорились, и она ушла из дома в начале десятого вечера. Отправилась к Гвендолен, как я узнал позже, когда та набрала мой номер и минут пятнадцать ругала меня на всех известных ей языках, объясняя, какой я идиот. Наутро после того, как меня арестовали, Эоланта вернулась домой. Увидела разбитые стекла, развороченные полицейскими шкафы, испачканные грязью от ботинок ковры. Она позвонила Северину, но его не было в городе. Потом позвонила Насиру, и он сказал, что она должна прямо сейчас сесть в машину и приехать к нему. Эоланта положила трубку, ответив, что возьмет пару-тройку вещей. Если бы она в ту же минуту вышла из дома, то разминулась бы с прихвостнями Фуада и была бы жива. Ты обещаешь уехать немедленно и без вопросов, если это понадобится?
