Тут Пацук немного заколебался.
– На ночь нас закрывали в подземелье, мне и колодки на ноги надевали.
– А мечник? – спросила дрожащим голосом пани Збоинская.
– Не смели ему их класть, – сказал слуга. – Беды и голод, и нужду мы испытали великую; только мечник один не терял ни хорошего расположения духа, ни мужества. Меня уже достало это до смерти. Если бы на пана не смотрел и в нём упрёка не видел, думаю, что я землю бы уже грыз… однажды, когда мы так сидели наверху в комнате, а служба порасходилась, потому что при ней говорить было небезопасно, оттого, что некоторые из них понимали что-то из нашего языка, говорит пан мечник мне: «Пацук, я тебя узнать не могу. В перину не прятался, а стонешь и киснешь хуже, чем я. Ну, тогда иди отсюда к чёрту!» «Вольные шутки ясного пана» – сказал я. – «Не в шутку тебе это говорю; ты мог бы и сам быть вольным и мне сделать услугу, потому что люди через тебя доведались бы, где я есть и что со мной делается». – «А как же отсюда убежать?!» – спросил я. – «Желание только и мысль. – сказал пан. – Я бы давно это учинил, но немного староват… Ты молодой и найдёшь способ отсюда вырваться. Одежду и так дали тебе, что по ней не узнают. Нескольким словам научился от них. Подумай только!» – Вот эти панские слова привели к результату; принялся с этого дня думать, каким способом ускользнуть. Не очень также они за нами, а скорее, за мечником, ради выкупа присматривали. В подземелье, в котором они нас закрывали на ночь, я начал копать. Я имел отдельный угол. Утром выносил землю, которую ночью выгребал руками, а яму кирпичами закладывал. Копая целую неделю, я только почувствовл, что мне немного осталось, чтобы выбраться на волю. Яма была такая, что силой и мощью я едва мог протиснуться. Дом стоял на пожарище, неподалёку от замка. Однажды я сказал пану: «Завтра иду; что пан прикажет?» – «Гм, – сказал мечник, – другого распоряжения не даю», – прошу прощения, ясно пани, но это собственные слова господина, – «Не будь глупцом и не дай поймать себя, скажи, что меня турки тут держат, а найдётся кто, пусть меня обменяет или выкупит». – Поцеловал я руку пана, он перекрестил меня. Ночью, когда все спали, я влез в яму, ещё её за собой закрыл и очутился на дворе. Пешком убегать не было возможности, должен был искать коня. Я знал, где была конюшня, потому что каждый день должен был коней им чистить; я вошёл в неё и, уже не ища седла, едва наложив узду, шагом выехал из города. Бог наградил их слепотой, что меня не увидели. Я пустился на счастливый жребий, если конь вырвется. Утром я был в саду в Германии. Тут меня проводили, слишком оглядывая как редкость, а так как конь был, хотя я его в потёмках брал, самый лучший, сразу у меня там его немецкий полковник присвоил себе. Счастье, что и меня вместе с ним друзья не взяли в неволю. Встретил наших панов, которым я всё рассказал, а с фурами прибыл в Краков. Оттуда уже пешком.
Слушали Пацука, не прерывая.
– Его величество король уже знает обо всём, – прибавил он в итоге, – и дал своё слово, что хотя бы десять самых лучших пленников пришлось отдать, пана мечника заменой получит без выкупа.
– И с выкупом не будет трудно, – воскликнула мечникова. – Но кем же воспользоваться?
Выступил Янаш.
– Я должен и обязан ехать: либо неволю с паном разделить и в ней ему служить, либо его из неё освободить. Я поклялся в этом себе.
Мечникова взглянула на него.
– Хороший из тебя ребёнок, – сказала она, – но ты знаешь, на что нарываешься?
– Сдаётся мне, что при Божьей помощи справлюсь, – отозвался Корчак. – Где-нибудь его величество король найдётся, или в поле, или на возвращении, сначала я должен ехать к королю, потом туда, где пан мечник, хотя бы…
Он неокончил, Збоинская плакала.
– Если бы я не была женщиной, пошла бы сама… Езжай, ваша милость! Отдохни сейчас и наберись сил! Поговорим об этом завтра.
– Я бы и дня не хотел откладывать, – отозвался Янаш, – думая о той неволе, всех жестокостей которой Пацук, наверное, нам рассказать не мог. Каждый час дорог, зачем откладывать? Великое время!
Мечникова задумалась.
– Завтра, – сказала она, – или, скорее, сегодня, потому что, если не ошибаюсь, уже светает. Иди, отдохни, я помолюсь и поразмыслим, что надлежит делать.
Действительно, светало, когда, наконец, Янаш пошёл в своё прежнее жилище, но тут об отдыхе нечего было и думать; нужно было готовиться к другому путешествию, более тяжёлому, чем первое. Войда, который его отвёл, Пацук, Никита, все сошли к нему поговорить, повздыхать и доведаться одни от других, те о Падолье, другие о мечнике. Не заметили, когда в окнах засветился белый день, часовенный колокол созывал на святую утреннюю мессу. Ксендз Жудра уже был в ризнице, весь двор, множество людей из деревни, челядь, чиншовники, смотрители, всевозможная служба сбежалась приветствовать пани мечникову.
Наконец она вышла в чёрном платье, но смерившаяся и мужественная, ведя за собой дочку. Необъяснимая какая-то надежда вступила в её сердце. Слово короля Яна было заверением свободы, следовало только ускорить её и отправить кого-нибудь в лагерь, а никто, кроме Корчака, более подхощяим быть не мог. Посмотрела на него издалека: он был похудевшим, измученным, но на бледном лицо носил выражение такой энергии и мужества, она так хорошо его знала, что никому, поэтому, доверять, ни в чьём рвении быть более уверенной не могла.
– Во имя Бога, пусть едет, – сказала она в духе, – и то хорошо, что от Ядзи отдалится и что у девушке выйдет из головы привязанность к нему. Может, также там его мечник где-нибудь хорошо поместит. Желаю для него всяческого добра… только уж в Межейевицах дольше его держать нельзя. Свет широкий, хлопец достойный, приданое найдётся. Бог его благословит, а у меня из сердца великая тяжесть спадёт. Засим, пусть едет, – добавила мечникова, – так лучше.
* * *
Таким образом, едва переждав один день в Межейевицах, Янаш выбрался сразу в дорогу. Дали ему Пацука, заново его одев, и двух людей, так как мечникова должна была из денег, отрытых в Гродке, дать на случай выкупа пять тысяч червонных золотых. Была это значительная сумма, но знали, что турки за некоторых и по десять требовали, угрожая, что им головы поснимают, ежели этих денег не получат. Мечникова же для быстрого освобождения мужа из неволи, не только готова была отдать всё, что было приготовлено в доме, но продать всё до последней ложки, а хотя бы имущество заложить. Поэтому не хотела, чтобы возвращались за деньгами и дала их, дабы были под рукой.
Поскольку точно не знали, где находился король, а зимой должен был вернуться в Краков, где его уже ожидала королева, Янаш собирался ехать в Краков, ища там возможности попасть в Венгрию, где турки было отступили и замки держались.
Утром этого дня ксендз Жудра отправил мессу по случаю поездки и выкупа мечника, после чего Янаш пошёл попрощаться с госпожой, перед которой на коленях просил благословения на дорогу, потому что нельзя было знать в это время, какая судьба ждёт человека в путешествии и делах с неверными, которые не привыкли сдерживать слова.
Из глаз пани мечниковой побежали слёзы, потому была привязана к Янашу почти как к ребёнку, который воспитывался на её глазах. Обняла его, взволнованная, за голову и благословила. Ядзя стояла в стороне; он подошёл к ней, целуя её руку, а девушка имела столько сил над собой, что не показала свои чувства. Сказала только:
– Возвращайся к нам здоровым, с отцом, будем за вас молиться и ждать.
Голос её задрожал, она закрыла глаза, пожала Янашу руку и отвернулась. Вышел Янаш во двор, где все ещё хотели с ним попрощаться и обнять, потому что любим был двором и не один плакал, видя, что бледный, с едва зажившими ранами пускался в такую опасную дорогу. Дали кованый экипаж, крепкий для вещей и денег; в него сели двое хорошо вооружённых людей, Янаш же, как всегда, так и теперь, оседлал коня, Пацук был с ним. Навязывался Никита, но тому и отдохнуть следовало, и мечникова в нём также нуждалась в доме.
Зима уже объявила о себе, поэтому дороги не были хорошими, воздух острый и дни короткие – таким образом, путешествие проходило нелегко. Прибыв в Краков, Корчак узнал, что короля ожидали, но его там ещё не было, поэтому, пользуясь возможностью, по той причине, что туда должен был отправиться шляхтич Кожуховский с письмами от королевы и хорошим конвоем, немного отдохнув, двинулся с ним вместе. А было это очень счастливым для него, так так как при этом после нашлись люди отлично осведомлённые о дорогах, хитрые и умеющие вести некоторым бездорожьем, где мало с кем можно было встретиться, потому что в те времена должны были бояться не одного турка, но бродяг и венгерских беглецов, грабящих на свою руку, имперских хорватов и всякого люда, что пользовались войной для беззаконий. В дороге они всё-таки избежали опасности и почти чудом застали короля при осаде Зечина, маленького поселения с замчиком, окружённого водой и стенами, в котором турки защищались со значительным отрядом.
