Мечник покачал головой.
– Посмотрим, – закочил он. – Меня уже в конце концов эта неволя доела, я тоскую по дому: довольно этого.
Около полудня пришёл венгр, но с мрачным лицом.
– Ну что? – сросил мечник.
– Хотят выкуп – не обмен, – отозвался посол.
– Дьявола съедят! Гроша не дам! – воскликнул мечник.
– Пани мечникова велела мне сказать, – вставил Янаш, – что деньги есть и готова собрать не десять, но двадцать тысяч, чтобы вы были как можно скорее свободны.
– Разве мне тут так плохо? Ни один доктор так бы меня от тучности не вылечил, как эти басурмане. Чистая выгода! Лишился живота. А ну, за лечение им платить не думаю. Возвращайтесь к королю и скажите, что я тут себе посижу.
Он искоса посмотрел на Янаша.
– Ежели пана мечника не освобожу, – молвил Корчак, – я с ним останусь.
– Зачем? Чтобы ты меня объедал? Они тебя даром кормить не будут.
– Еду я найду, а послужу, по крайней мере.
– Когда мне теперь без слуги так хорошо, я бы никогда его не имел. Нежиться не думаю. Ты мне над ушами чирикать будешь. Езжай в Межейевицы, кланяйся им всем и скажи, что я, при милости Божьей, сам вскоре туда надеюсь воротиться. Пусть Войда пшеницу молотит.
– Я без пана мечника не поеду, – решительно изрёк Янаш.
Збоинский смотрел ему в глаза.
– Ей-богу, бей меня, пан, или убей – не двинусь отсюда.
– Тогда они тебя выгонят, а не то в неволю запишут, – рассмеялся мечник. – Ибо этим героизмом проблем мне только прибавишь.
Янаш смолчал.
– Что же будет? – спросил венгр.
– Скажи паше, что я голый, денег не имею, а король таких слуг, как я, сотнями считает, если бы их должен был тысячами оплачивать, не осталось бы ему на рубашку. Как хочет. Турки пойдут в Жолкву валы насыпать, а я буду тут дворы подметать.
Всё послеобедье ушло на переговорах, венгр пошёл к паше, который упёрся и требовал всё большей суммы. Мечник хотел, чтобы Янаш возвращался; тот остался при своём. Отложили, поэтому, переговоры до завтра, когда наступил вечер и, приказав Янашу остаться в стороне, мечник пошёл о чём-то договариваться со смотрителем. Долго шептались. Корчак имел время присмотреться к человеку, а тот обосурманенный словак произвёл на него неприятное и отвратительное впечатление. Был это мужчина огромного роста, жёлтый, вытянутого лица, большого носа, маленьких глаз, чёрных и быстрых, неспокойных черт. Со всего его лица смотрела фальш.
– Я добился у смотрителя, – отозвлся мечник, – что нам обоим на сегодняшнюю ночь даст отдельную комнату и от цепей на руках меня освободит. Проговорим с тобой эти часы, потому что есть ещё и о чём спросить и что рассказать.
Он искоса посмотрел на Янаша, как-то значительно. По глазам тот мог догадаться, что мечник на что-то решился.
– Чем чёрт не шутит, – шепнул он, – если бы также Пацук мог быть более разумным и счастливым, чем я? А то бы уж стыдиться нужно!
Они вместе вошли в избу.
– Слушай, Янаш, то быдло спит, как убитое, вокруг дома снаружи никакой стражи нет, что, если мы также сбежим? Вот тогда мы им фиглю устроим. Ни Аги, ни денег.
– На милость Божью! – воскликнул Янаш. – Мой пане! Опасно! Нас могут схватить, могут…
– Всё могут, застрелить и убить, – отпарировал мечник, – но поэтому нужно осмелиться и испробовать счастья. Я мог от любой шальной пули погибнуть на войне. Ускользнём, вот увидешь! Всё-таки ты не струсишь?
– Но я за себя не имею ни малейшего опасения! – сказал Янаш.
– А я за себя, – добавил мечник, – я Божьей Метери Ченстоховской молился по этому поводу… Один или с Пацуком я не решился бы, с тобой – смело!
Напрасны были просьбы Янаша и замечания. Мечник стоял при своём.
Венгру они с вечера дали знать, чтобы, если хочет, возвращался к себе, хотя бы сию минуту.
Впрочем, следует признать, что о нём мечник вовсе не заботился.
– Если бы basam teremtete посидел тут на моём месте, как русский, месяц, тогда его лихо не возьмёт. Его легче освободят, нежели меня.
На ночь они закрылись в предназначенной им комнате. Словак принёс лампу, приготовили немного мяса, сухого хлеба и воды. Мечник весело принялся за этот ужин.
– В Межейевицах, – отозвался он, – бывали лучше ужины: крупнички с полугуской, пальцы оближешь! Каша с беконом! Зразы! Тут какие-то объедки дают. Бог соблаговолит знать, из чего и из кого, заместо венгрина воду, заплесневелый хлеб, и вкус имеет какой-то необычный. Что это за мастера, бедность и голод! Гм! Гм!
Беспокойный Янаш не ел ничего и молчал.
Мечник, послужив себе для этого ужина пальцами, помыл руки и начал думать об одежде, о побеге. Корчак только убедился, что побег был решён неизменно и что мечника ничто уже отвести от этой мысли не могло. Ждал только подходящего часа.
– Плохо, что у нас на двоих одна сабля, – сказал старик, – но этому никак не помочь.
Янаш не спешил отдавать свою, потому что ещё хоть слабую имел надежду, что мечника остановит. Ночь была очень тёмная и довольно ветренная. Это казалось благоприятствует побегу. Ветер стучал в окна и ставни так, что, кроме этого свиста и шума, мало что можно было услышать. С полуночи мечник одежду, какая только была у него, одел на себя. Янаш набросил ему на плечи свой плащ, но он этого не принял, под видом, что плащ будет ему помехой. Из порванного в полосы ковра скрутили верёвку, которой было нужно не много, чтобы достать до земли.
– Выбраться отсюда, – сказал мечник, – не искусство, но это только меньшая половина работы, а достать коней и убежать играет главную роль.
Янаш ещё раз бросился ему в ноги, умоляя, чтобы оставил эту мысль; тот обнимал его, молчал, но своё делал дальше.
– Вперёд не вырывайся, иди за мной и будь послушным, не требуй большего. Голову не терять. Молчать.
Говоря это, старик перекрестился, открыл окно, потихоньку спустил для пробы верёвку, обвил руки и, прежде чем Янаш последним усилием желая его ещё задержать, смог подхватить, был уже на окне и на верёвке.
Корчаку оставалось только одно: идти за ним. Не имел времени хорошо ухватиться руками за верёвку, поэтому, спустился, содрав кожу, чего поначалу не почувствовал.
Мечник стоял уже внизу на мусоре в темноте и вёл. При доме был сколоченный на скорую руку сарай, в котором стояли кони Аги. Попасть в него снаружи было иначе нельзя, только вырывая доски, которые представляли стены. Мечник старательно взялся за это, а Янаш начал ему шибко помогать, потому что раз уж решились, нужно было довести намерение до результата. Плохое строение оказывало не много сопротивления. Мечник попал в конюшню без великого труда и схатил одну из лошадей, которую подал Янаш, на другую вскочил сам в сарае, и выехали из него быстрее, чем можно было ожидать.
До сих пор всё шло так счастливо, что в Янаша вступил дух. Оба сидели на добрых конях без сёдел, а знали уже из опыта Пацука, что бегство было возможным, так как отдалённость от польского лагеря не была очень великой. Они двинулись с места уже тогда, когда за ними во дворе слышались возгласы, крики и шум, которые тут же распространились по всему зданию. Мечник пришпорил коня, Янаш, решив ехать за ним, достал саблю, которую имел у пояса, стегнул ей плашмя коня – начали шибко удирать. Ночь была ужасающе черна, но Збоинский за всё время своего пребывания имел ловкость хорошо рассмотреть околицы, направил, поэтому, коня в сторону, где дорога была наиболее гладкой и проще вела к цели. Янаш тут же ехал за ним. Сзади доходили до них крики и ропот.
Было очевидно, что турки заметили побег и должны были пуститься за ними погоню. Но они могли выбрать другую дорогу и не настигнуть их, потому что было время отдалиться. Коней, однако, нужно было бить, так как из конюшни им не очень хотелось выходить, чувствовали как бы врага на себе, гневались и сопротивлялись, непослушные.
Скакали они так среди темноты, отдаляясь всё больше от замка, когда Янаш услышал за собой стук копыт. Он очевидно приближался.
– Пане, – воскликнул он, – за нами погоня… уходите, я их задержу, если догонят.
Мечник не услышал уже ответа и конь его живей понёс вперёд. Затем погоня послышалась так близко, что уйти от неё было уже невозможно. Он чувствовал за собой сопение коней и проклятия достигающих татар. Конь Янаша начал замедлять бег, мечника не было видно. Таким образом, Корчак взялся за саблю. Турок сидел уже у него на шее, в темноте напрасно свистнула сабля, они скрестили клинки.
Янаш почувствовал боль в плече, с двух сторон окружили его турки; конь и он с ним вместе упали на землю. Он вовсе о себе не думал, смотрел, что могло стать с мечником. Но среди суматохи, какая завязалась среди погони, которая его настигла, казалось, что он имел время уйти незамеченным.
Схватив и тут же связав ему руки, не обращая внимания на раны, турки, награждая его ударами, поскакали обратно к дому Аги. Тут все были на ногах, готовые к приёму несчастного. Мечник так долго сидел в неволе спокойный, что Янашу приписывали побуждение к побегу и помощь в нём. Поэтому над ним издевались как над виновником.
