Тем временем случилось то, чего менее всего ожидали: однажды утром вытащили Збилутовского из избы и объявили ему, что его должны обменять. Он счачала не мог понять своего счастью, так неожиданно оно пришло, потом остолбенел, наконец, совсем обезумел. Янаш имел только время попрощаться с ним, просить его, чтобы о нём сообщил, что он жив, потому что турки временами пускали различные вести, и что терпеливо будет ждать, покамест не придёт к нему очередь выбраться из неволи.
Остался Янаш снова один и с двойной работой, так как падала на него за обоих. Снова миновали недели и месяцы. Время было к весне, когда Ага, прибыв раз из замка, приказал позвать к себе узника.
Этот молодой турок, которого до сих пор Янаш видел издалека, был безжалостен к своим людям и пленникам. Корчак весьма удивился, когда ему приказали идти к нему, потому что никакой вины не чувствовал. За время пребывания он немного научился их языку, мог кое-что понять и без переводчика, но словак, который с ним шёл, должен был служить переводчиком.
Когда его ввели в комнату и он встал у порога, турок долго чёрными глазами всматривался в него и изучал; наконец начал его спрашивать, с клятвой пророку Христу (как выражался), кто он был в действительности и какие имел средства для выкупа.
– Совсем никаких не имею, – ответил Янаш, – я сирота, бедный и, кроме милости пана, у которого я служил, ничего больше у меня нет.
Турок воскликнул, что этого не может быть, что о нём делали старания, что он, должно быть, из значительной семьи.
– Если бы так было, вы давно бы получили выкуп. Не в состоянии ничего больше из него добыть, отвели его обратно в избу. Словак, обхождение которого с пленником кое-как изменилось, сказал ему на ухо, что прислали кого-то насчёт обмена и выкупа и что за него сына какого-то паши пожертвовали, а Ага ещё требовал тысячу дукатов.
До вечера ничего не изменилось; немного надежды вступило в Янаша, но когда ничего допоздна не дождался, вздохнул и лёг на соломе, не думая больше об этом.
На следующее утро в тот час, когда обычно его гнали на работу, никто не пришёл. Только немного позже словак отворил дверь и Янаш увидел того самого венгра, с которым прибыл первый раз, улыбающего ему издалека.
– Слава Богу, вы живы, – отозвался он, – потому что я думал, что вас давно на этом свете нет. Турки при обмене, видно, подозревая, что вы нечто больше стоите, чем другие, говорили, что вы умерли.
Почти не веря своим ушам, Янаш встал, а словак также снял с него кандалы и отпустил. К молодому Аге не было причины идти, но в замок к отцу его ещё проводили, где оба угощались кофием, и венгр сразу купил у солдат одежду, по той причине, что Янаш был ужасно оборван и весь в лохмотьях. Едва одевшись, он хотел спешить благодарить Бога за свободу – но и коня ещё достать было нужно и венгру надобно было других достать из неволи.
Так их собралось, поляков и немцев, до десятка – и в весёлом товариществе, все благодаря Бога, поспешили в Коморн.
Янаш, в котором жизнь наполовину погасла среди той нужды, конца которой разглядеть не мог, постепенно размечтался, начинал думать и строить планы будущего. Возвращались надежды и грустные думы. Были они иного типа, чем то, что он испытал в неволе. Там он с трудом влачил жизнь из обязанностей, теперь приходила снова борьба с сердцем и судьбой, на вид более лёгкая, а на самом деле более суровая, оттого, что боли никто не видеть, не подозревать не мог.
В дороге все его товарищи, когда уже освободились из турецкого господства, показывали весёлость, идущую почти до безумия, он один был грустен. Поэтому его упрекали, что Господу Богу за милость благодарным быть не умел. Молчал он также, как в неволе, когда его стегал кнутом надсмотрщик.
В пути горстка товарищей не спеша рассеялась по свету, так что едва вчетвером достигли Кракова.
Венгр сказал Янашу, что особенно королю он был обязан своим освобождением, таким образом, следовало упасть ему в ноги и благодарить.
Но в этой странном платье, которое купил венгр, полутурецком-полувенгерском, как было показаться в замке? Денег для покупки иной одежды он не имел. В действительности, по тогдашним обычаям, возвращающиеся из ясыра, кто в чём был, шли в костёл и его величеству королю, некоторые даже неся кандалы, если могли их забрать с собой. Янаш, цепь, которую носил на руках, получил в подарок от словака и хотел её в часовне в Межейевицах повесить.
Въехав в город, который по случаю пребывания короля и королевы был полнёхонек людей, Янаш, как заблудившийся, искал квартиры, где бы мог очиститься и отдохнуть, когда, спешившись и ведя его за собой, почуствовал, что ему кто-то положил на шею руку и начал его целовать.
Он вдруг обернулся и заметил до неузнаваемости изменившегося Збилутовского. Отъелся на краковском хлебе, посветлел и порумянил, а красивый наряд делал его новым человеком.
– Как я счастлив! – крикнул во весь голос Збилутовский. – Я здесь с женой и ребёнком с неделю. Как заново возвращённый к жизни, радуюсь, наслаждаюсь и никогда мне так не был по вкусу мир, как сейчас, когда я, попрощавшись с ним, вернулся к нему обратно. Пусть же с тобой поделюсь счастьем, товарищ недоли.
Они начали друг друга обнимать на улице, пока их не окружили любопытствующие. По одежде Янаша можно было понять, что он ехал из неволи.
– Заезжай в мою гостиницу, – воскликнул Збилутовский, – жёнка постарается, чтобы голодным не был.
Схватил его тогда за руку и повёл как своего.
– А хочешь, – сказал через минуту шляхтич, – то познакомлю тебя ещё со Шкваркой Корчаком, ведь он здесь, я видел его. Стал похож на костлявого деда, так постарел, кашляет, одышку имеет или что…
– Бог с ним! Ни он, ни его одышка меня не интересует! – отозвался Корчак.
Так розговаривая, они добрались до гостиницы. Он была не особенная, но для Янаша комната, а для коня желоб нашлись. Не давая отдышаться Корчаку, Збилутовский проводил его к жене, которой много о нём рассказывал. Женщина была молодая и скромная, с сыночком на руках. Того отдала сразу мужу, чтобы он развлекался его усами, а сама пошла думать о еде.
Так счастливо Янаш, который боялся остаться тут без знакомых и помощи, нашёл её в Збилутовском, желанную и сердечную.
Рад был что-нибудь узнать о мечнике, но шляхтич ему в этом послужить не мог. Остаток дня ушёл на отдых и воспоминания о неволе. Спустились и другие любопытные и проговорили до ночи. На следующий день начал Янаш крутиться, дабы попасть к королю в замок и достать информацию о мечнике. Все советовали ему идти так, в чём был, что также Корчак и сделал. Но попасть к королю в замок было нелегко, потому что весь Божий день дворы были полны сенаторами, духовенством, иностранцами, военными, толпами всякого вида и языка. поэтому Янаш доложил о себе, как возвратившийся из неволи, и ждал.
Было с ним немногим более десяти освобождённых, поэтому, Собеский их вместе до целования руки допустил. Он имел настоящую гетманскую память, ибо кого раз увидит, особенно в поле и войске, черты его тут же запоминал, а часто и фамилию.
Заметив Янаша, он встал и долго думал. Ударил себя в лоб.
– Где я вашу милость видел? – отозвался он.
– Под Зечином, наисветслейший пане, когда я с выкупом за мечника Збоинского прибыл.
– Уже знаю. Да, – сказал Собеский, но лицо его покрылось облаком, – и оба с мечником красиво себя вписали как два вертопраха. Что же ваша милость не остановили старого, он чуть жизнью не поплатился?
– Я невиновен, наияснейший пане, – отозвался Янаш, – мечника никакая сила не остановит, когда на него такая минута придёт.
– Я его знаю, сие правда, – сказал король, – и вы отбыли хорошее покаяние. Турки выдавали вас за умершего при обмене, а потом на выкуп посадили, а всё-таки как-то удалось.
– Я прибыл к стопам вашего королевского величества благодарить.
– Слава Богу, слава Богу и Бога благодари, не меня. Мечник вас уже вроде бы оплакал, так как ему донесли, что вы умерли. Обрадуется, когда живым увидит.
Король смотрел на него.
– Ну, выглядишь как возвращающийся из неволи, отдохни тут, – сказал он, – а имеешь какой грош за душой или нет?
Янаш смолчал.
– Несомненно, как турецкий святой из Турции возвращаешься, – добавил он, смеясь, и сразу обратился к стоящему за ним маршалку двора:
– Велите ему отсчитать двадцать червонных золотых, а я с мечником рассчитаюсь.
Янаш поклонился.
– Я бы не хотел здесь отдыхать, – произнёс он, – и просил бы, чтобы мог сразу ехать.
– Ну, тогда езжай, а мечнику скажи, пусть поправится и если он сколько-нибудь ко мне расположен, должен снова идти со мной. А ваша милость? – спросил Собеский.
– Если бы пан мечник согласился, я считал бы себя счастливым, когда бы ваше королевское величество позволило меня взять под свою хоругвь, хотя бы в иностранный авторамент, ибо, как сирота, отряда не имею, с кем идти.
– Это тебе даже следует, – отозвался король, – потому что на турках нужно реванш взять за то, что от них натерпелись. Езжай-ка, езжай, а когда поткрепишься, и место тебе найдётся.
