понимает он, что его эгоизм граничит с подлостью. «Он считает, что я — принадлежность его комнаты», — думает Ангелос. Таков режим этой тюрьмы. Все правила поведения здесь, кроме молчания, он уже усвоил. Когда позавчера, около полудня, Статис проснулся, Ангелос сказал ему:
— Знаешь, Статис, над чем я размышлял? Я могу доказать математически, что социализм неизбежен. Мы с тобой уже говорили об этом… Хочешь, я объясню тебе почему?
— Не нужно, мне это и так известно. О чем ты еще размышлял в эти годы?
В его вопросе прозвучала ирония, но Ангелос сделал вид, что не заметил ее.
— Мне, видишь ли, было некогда, я был занят.
— Чем ты был занят?
— Я сохранял свою жизнь.
— Труд — вот это занятие, — возразил Статис.
Ангелос умолчал о том, что сохранять свою жизнь такая же тяжелая и бессмысленная работа, как перетаскивать с места на место камни в концлагерях. Но, конечно, трудовой вклад каждого человека — дополнительный фактор, приближающий наступление социализма. Это известно. Но многие истины подобны забытым мелодиям, и радуешься, когда обнаруживаешь, что они сохранились в памяти. Жаль, что нельзя насвистывать эти мелодии. Надо избегать углубляться в рассуждения — это равноценно нарушению законов, преступлению. Приятное преступление смотреть на обнаженное тело Вангелии — она до сих пор у него перед глазами. «Я ведь живой человек. Если я стану вбивать гвоздь себе в тело, мне будет больно». Но может ли он прожить так всю жизнь? «Прежде всего я должен найти возможность бежать из этой тюрьмы. Чтобы у меня была хоть какая-то надежда облегчить свои муки в час сумерек. Такая возможность непременно существует».
Опять раздались шаги Вангелии. Отсветы дрожащего пламени из соседней мастерской вспыхивали все чаще и торопливей. Ангелос отдался во власть тишины и закрыл глаза. Тьма созрела, стала ночью. Трудный час уже позади. «Я должен найти выход, способ бежать отсюда».
Алики ушла из дому. Она была не в силах сидеть взаперти и думать о том, что кто-то ждет ее у ворот, чтобы увезти в густой темный лес. Может быть, больше не повторятся тихие прекрасные слова, пристальные взгляды, прогулка рука об руку, минуты сладкого молчания, когда она склонит голову ему на плечо? В лесу, тесно прижавшись друг к другу, они углубились бы в чащу и потом сели бы отдохнуть под деревом…
Алики заглянула в кофейню и поспешно завернула за угол. Мотоцикла на улице не было ни видно, ни слышно. Она обошла многих подруг, но никто не захотел идти гулять. Уже вечерело, когда она оказалась опять на углу около своего дома. Недалеко, по соседству с галантерейной лавкой, жила Вула. Алики вошла во двор. Она давно не виделась с Вулой и все же была уверена, что они придумают, как провести время. Алики постучала, но никто не открыл ей дверь. В глубине большого двора, там, где находилась мастерская автогенной сварки, ярко вспыхивало голубоватое пламя. С улицы донеслось тарахтение мотоцикла. Если она вернется к своим воротам, она встретит Периклиса. Но она прошла в глубь двора. Решетки, лестницы, листы железа, масляные пятна и ржавчина. Белые отсветы пламени слепили глаза. Мужчина в кепке и темных очках держал перед лицом металлический щиток с двумя квадратными окошечками. Наклонившись, он сваривал стыки на балконной решетке. Когда огненные языки поникли, Алики бесшумно подошла к рабочему и спросила:
— В той квартире никого нет?
Человек вздрогнул от неожиданности, еще немного убавил пламя и выпрямился.
— Кого тебе?
— Я к Вуле. Она ушла?
— Не знаю, она не отчитывается перед нами, когда уходит, когда приходит.
Закопченный рабочий теперь прибавил пламя, которое стало бело-голубым, и поднес горелку к ней поближе, точно хотел получше разглядеть ее. Алики испугалась. А рабочий крикнул:
— Отойди, ты наступила на трубу!
Она отпрыгнула в сторону.
— Вула твоя подружка?
— Моя знакомая.
— По вечерам она всегда уходит.
Рабочий, видно, совсем еще молодой, но он не снимает темных очков. Он опять приглушил огонь и перешагнул через решетку.
— Ты хоть раз видела, как сваривают железо?
Он выпустил сильную струю пламени и нагнулся, чтобы приварить что-то внизу, рядом с ее ногой. Алики отпрянула назад. Тогда парень внезапно выпрямился, он стоял между решеткой и баллонами с кислородом. Яркое пламя продолжало полыхать, но он предусмотрительно направил его в сторону.
— Ты очень красивая девушка…
Он подошел к ней ближе, и Алики увидела, что ей некуда уже деваться. Испугавшись, она сделала еще шаг назад и запуталась среди решеток, а он стоял перед ней, выпрямившись, с горелкой в руке. Алики отступала назад, а он шел на нее, точно толкал ее куда-то, и его дыхание обжигало ей щеки.
— Направо, — сказал он. — Не смотри на огонь.
Он убавил пламя. Алики остановилась. Она открыла рот, но не смогла издать ни звука.
— Не бойся. Иди. Ты, наверно, еще красивей, когда улыбаешься… Не бойся же…
И так как Алики, закрыв глаза, застыла на месте, он опять прибавил пламя и, высоко держа горелку, залил всю девушку белым слепящим светом. Он полюбовался на нее и потом притушил пламя. И сразу наступила тьма.
— Пройди еще немного.
— Нет, нет! — вскрикнула Алики, но ее голос тут же растаял в пустынном дворе.
— Тихо… Зачем кричать?..
Он обнял ее за талию, и они оказались у стены под навесом, отгороженным сбоку листами железа. Там он положил на железную скамью горелку, оставив лишь маленький темно-голубой огонек… Под навесом, точно отделенным от всего мира, в кромешной тьме слышалось лишь прерывистое дыхание… А слабый огонек горелки постепенно расплавлял железную скамью.
Если смотреть в окно кабины водителя грузовичка, огни на улице кажутся огромными сверкающими звездами. Андонис прижимает к груди свой драгоценный портфель и время от времени бросает взгляд в заднее окошечко, проверяет, на месте ли груз. Сегодня он с триумфом возвращается домой. Он не только избавился от нелепой неприятности с долгами, но еще везет и собственный товар. И все это он заслужил. Конечно, пришлось переволноваться из-за всей этой нелепой истории, но лишь так можно было выкарабкаться. Грузовик мчится в потоке других машин по центральным улицам, гудит, обгоняет автобусы и легковые такси, а Андонис сидит гордый и возбужденный. За рулем — сосредоточенный и молчаливый шофер. Он, безусловно, понимает, что эта ездка не совсем обычная. Андонис везет целую машину консервов и чувствует себя уверенно.
— Сколько стоит такая машина? — спросил он шофера.
— Подержанная — около ста тридцати тысяч. Вас интересует?
Андонис угостил шофера сигаретой — тот показался ему золотым человеком, — спросил, на
