Положив голову на коробки и закрыв глаза, Андонис старательно выводил мотив, но вместо слов у него из горла вырывалось какое-то мычание. Смех замер, все переглянулись. Лицо Андониса было пепельно-серым. Вангелия нервно ломала пальцы. Мэри собралась уходить. Евтихис подошел поближе и с любопытством посмотрел на своего соседа.
— Да ты нализался, братец! А вдруг он отравился мясом? — шепотом спросил он женщин.
— Нет, — подскочил вдруг Андонис, оборвав песню. — Консервы замечательные, это не вызывает сомнения. А я веселюсь…
Вангелия до краев наполнила его стакан.
— Что ты делаешь? — удивился Евтихис.
Вангелия точно хотела еще больше подпоить мужа.
— За твое здоровье, Андонис, — сказала она.
Но муж, не обращая на нее внимания, продолжал мычать. Евтихис предложил спеть всем вместе что-нибудь повеселее, но его никто не поддержал. Вангелия старалась казаться веселой. Она налила Евтихису узо, но тот к нему не притронулся, и она потихоньку подставила стакан Андонису, который тотчас осушил его. Через силу посмеявшись над новой шуткой Евтихиса, она подошла к мужу и, подливая ему узо, украдкой ощупала снаружи его карман. Потом взяла стул, подсела к Андонису и стала ему подпевать. Пока он тянул вино, она осторожно запустила руку ему в карман и вытащила коробку с таблетками. Никто ничего не заметил. Мэри совсем засыпала, Евтихис выплевывал косточки от маслин себе в ладонь. Вангелия пошла в уборную и выбросила лекарство. Андонис, отяжелевший, с затуманенной головой, мурлыкал что-то себе под нос.
— Налей мне еще, — попросил он жену.
— Ты много выпил. Хватит.
В дверь тихо постучали. Вангелия вздрогнула и пошла отворить.
— Добрый вечер, — вполголоса поздоровался господин Харилаос. — Извините за беспокойство…
Андонис вскочил.
— Что случилось?
— Ничего, я пришел спросить, нет ли у вас новостей для меня.
— Вангелия, дай стакан господину судье. А мы тут веселимся… Капельку узо? Но почему вы не садитесь?
— Вы говорили с ним? Что он сказал вам?
— К сожалению, мне не представился случай, — пробормотал Андонис. — Я пытался выяснить его мнение по интересующему вас вопросу, но он увильнул от ответа… Садитесь… Вангелия, ты не представляешь, какой замечательный парень Ангелос… Сожалею, что ничего хорошего не могу сообщить вам. Хоть я и не в состоянии помочь, я ваш искренний друг. Не поймите меня превратно, господин судья…
— Что вы! Я знаю, как трудно…
— Я всегда к вашим услугам, если могу только быть вам чем-нибудь полезен. — Андонис выпил воды и продолжал: — Не думайте, что здесь, на свободе, нам лучше. На что уходит наша жизнь?
— Я полагаю, существует некоторая разница, — заметил судья.
— Несомненно. Его жизнь в опасности. Но скажу вам откровенно: от него зависит, будет ли приговор приведен в исполнение или вернется то замечательное время…
На судью его слова не произвели никакого впечатления.
— Так как же, вы попытаетесь еще раз поговорить с тем господином?
— Я обещал вам, господин Харилаос. Как только подвернется случай… Вы полагаете, раз я занялся торговлей консервами и прочими дурацкими делами, то я забыл старых друзей и мои идеалы? Теперь, видите ли, каждый старается заработать себе хотя бы на пропитание. Это не капитуляция… Может быть, вы считаете, что это позор? Иной раз я впадаю в отчаяние. Пожалуй, думается мне, я… Ведь я, воспитанный на светлых идеях, с детства вместе с друзьями вынашивал изумительную мечту о новом обществе и боролся за это, как мог, а вот теперь и я бегаю целыми днями в погоне за консервами, за удачей…
— Успокойтесь, пожалуйста, — сказал господин Харилаос. — Зачем оправдываться? Вас никто не осуждает… Простите меня… Я помешал вам. Если вы сможете предпринять что-нибудь, действуйте по своему усмотрению.
Пожелав всем спокойной ночи, господин Харилаос удалился. Андонис продолжал стоять неподвижно посреди комнаты. Евтихис подошел к Андонису и, заглянув ему в глаза, воскликнул восхищенно:
— Братец, да ты протрезвел!
В течение нескольких дней Ангелос вдоль и поперек выверял план и готовил инструменты для подкопа. В ящике со старым хламом, стоявшим под кроватью, он нашел долото и спрятал его во внутренний карман пиджака. Бритвой он проделал отверстие в ставне, чтобы лучше изучить двор. Плиты помогли определить его размер. Он вносил в план все новые детали. Вечером сварщики на соседнем дворе принялись за работу. Открыв окно, Ангелос наблюдал, не отрываясь, за вспышками пламени. Свет падал на стену противоположного дома. На ней вырисовывалась зубчатая тень черепичной крыши бокового флигеля, за которым находилась мастерская автогенной сварки. В этом флигеле живет Андонис. Ангелос заметил, что тень то сокращалась, то удлинялась, значит, источник света перемещался в глубину двора. Ступеньки винтовой лестницы помогли ему подсчитать размеры проекции. От резких вспышек пламени болели глаза, но он старался не ошибиться в записях. Следующим вечером Ангелос продолжал свои наблюдения. Ему удалось разглядеть тень от трубы. Она перемещалась по освещенной стене, значит, сварщик двигался вдоль бокового флигеля. Тень легла сначала в углу окна, а затем правее, у кухонной двери. Благодаря этой тени он смог приблизительно установить размеры мастерской. Утром, как только Статис крепко уснул, Ангелос влез босиком на стол и подсчитал при помощи стула высоту комнаты.
Избегая малейшего шума, он трудился несколько дней. Теперь он мог приступить к расчетам. Проснувшись, Статис удивился: Ангелос вычерчивал что-то, сидя за столом.
— Я пытаюсь решить одну тригонометрическую задачу. В какой-то мере она связана с астрономией.
— Зачем тебе?
— Это имеет жизненно важное значение, — ответил, засмеявшись, Ангелос.
Статис перестал его расспрашивать. Он снисходительно улыбнулся: ведь человек, проводящий день и ночь взаперти, должен заниматься хоть чем-нибудь. Ангелос молодец, выдумал для себя занятие.
— Я только теперь понял, как ты сильно любил Элли. Прости меня, мой глупый запрет причинил тебе тогда много страданий. Я и не представлял, что это для тебя значило… А ты не настаивал, принял запрет как нечто само собой разумеющееся…
Статис похлопал его по плечу.
— С той историей покончено. Тогда мы стремились быть безупречными во всем.
Оставшись один, Ангелос продолжал расчеты. Он решил свою задачу и от радости захлопал в ладоши, но тотчас замер — ведь это опасное легкомыслие. Вечером он опять изучал вспышки пламени и тени на стене.
На следующий день после полудня, как только Вангелия ушла из дому, Ангелос, отложив газеты, вставил в щель между досками пола долото и стал забивать его своим башмаком. Когда он приподнял наконец одну доску, его проняла дрожь. Вот теперь-то начнется настоящая работа. Из подпола на него пахнуло пронизывающей сыростью. Для этой операции, таящей в себе немало опасностей, нужна смелость.
На винтовой лестнице раздались шаги. Ангелос подбежал к окну.
