1940
После Рождества профессору Калхейну дали еще одного аспиранта (в дополнение к Джеку Смиту, который Фрэнку не нравился, отчасти потому, что вечно сидел, уткнувшись носом в колбу, и ни разу не стрелял из ружья) и двух студентов последнего курса. Их звали Билл Лорд и Сэнди Пек. Профессор собрал их всех в лаборатории и объяснил им невероятную важность того, чего они пытались достичь.
– Итак, господа, – сказал он, – как вам известно, сто лет назад оружейный порох – или, как его называли, черный порох, – делали из древесного угля, серы и селитры, хотя я бы назвал это нитратом калия. Как известно большинству из вас, черный порох нынче не в почете. Можно сказать, его заменил кордит и другая дефлаграционная взрывчатка. Но оглянитесь вокруг. Где вы находитесь? Вы находитесь в сердце кукурузных земель, и наша работа, наш вклад в военную экономику Европы – а мы, несомненно, скоро примем участие в этой войне – это выяснить, как можно превратить в оружие подручные материалы. Образно говоря, наши орала вскоре могут снова превратиться в мечи, пусть и не по нашей вине.
Фрэнк знал, что все остальные раскрыли рты, потому что смутно узнали эти слова – «мечи» и «орала».
– Откуда берется сера? Из вулканов и горячих источников. Это не наше дело. Откуда берется селитра? По идее мы должны получать ее из навоза, потому что это самый безопасный и обильный источник. А откуда берется уголь? Друзья, вот предназначение этой лаборатории. Нам нужен черный порох без черного дыма, без коррозии ружейного дула. Нам нужно оружие, которое стреляет много раз подряд, а чистить его не приходится, и это мы хотим получить из кукурузного стебля.
После этой речи он представил их всех друг другу и рассказал, что Фрэнк и Джек уже год работают над этим и «достигли прогресса».
Однако прогресса они не достигли, и все трое это знали. Фрэнк и профессор Калхейн пытались получить древесный уголь из стеблей четырнадцатью различными способами, чтобы добиться более чистого продукта, дающего меньше дыма. Они взяли уголь и растерли его в порошок, смололи в гранулы разных размеров, просеяли через сито для муки и марлю и медицинский бинт. Профессор Калхейн тщательно следил за тем, откуда получает серу и селитру – он даже сделал часть селитры сам, взяв в ветеринарном колледже тележки, груженные коровьим, овечьим и лошадиным навозом (аккуратно сложенными раздельно), и поместив их содержимое в купленные им баки. Фрэнк понимал, что ничего не получится, и когда осенью они пошли стрелять (якобы поохотиться на фазана вдоль железнодорожных путей, просто чтобы притвориться, что делают что-то обычное), профессор Калхейн совсем пал духом: их ружья были новыми, но эффект стал заметен гораздо быстрее, чем рассчитывал профессор. Ни одна современная армия не пойдет воевать с такими ружьями.
– В случае немецкого вторжения, – сказал Калхейн Фрэнку, – мы с этим долго не продержимся.
Фрэнк посмеялся, но Калхейн не шутил. И тогда Фрэнку стало ясно, что Калхейн и впрямь считал, что немцы могут напасть на Америку. Даже в двадцать лет Фрэнк не понимал, как такое возможно.
Но потом колледж предложил ему еще денег – две тысячи долларов, – чтобы он продолжал «военную работу», и выяснилось, что большая часть этих денег поступает прямиком из армии. Фрэнк был рад получать свой чек, особенно учитывая, что теперь, когда в его штате стало больше народу, Калхейн решил повторить все до последнего опробованные им процессы, чтобы убедиться, что они не ошиблись. Чек в сочетании со странностью – ладно, он готов был это признать – проекта и ощущением роскоши и комфорта в Эймсе убедил Фрэнка сократить число лекций и остаться в колледже еще на год. Да и чем ему в принципе заниматься?
По окончании собрания Фрэнк отвел двух студентов в морозный двор за факультетом химии и показал им баки с навозом.
– Их нужно отмыть и снова наполнить, – сказал он. – Думаю, можно приступать.
Билл, который говорил, что он с фермы возле Су-Сити, сделал шаг вперед, но Сэнди, приехавший из Де-Мойна, раскрыл рот и отступил назад. Выражение у него на лице – выражение парня из города, члена студенческого общества – развеселило Фрэнка сильнее всего за этот день.
Стоял август, занятий в школе не было. Лиллиан пошла к бабушке Элизабет помогать ей консервировать помидоры, бобы и персики. Джо обрабатывал поле за амбаром, а мама с Клэр дремали. По мнению Генри, день выдался не слишком жаркий, но всю неделю стояла такая жара, что он спал в одних трусах, открыв все окна и двери. Мама запретила ему жаловаться – разве он забыл, как четыре года назад температура несколько недель поднималась выше ста[54] и колодец едва не пересох? Мама терпеть не могла нытья. Но Генри, разумеется, не помнил, какая температура была четыре года назад и что случилось с колодцем. Лето есть лето, зима есть зима. То смертельно жарко, то смертельно холодно.
Папе пришлось поехать к другому фермеру, чтобы купить какую-то деталь для молотилки овса, и он взял с собой Генри. Как только они подъехали по дорожке и остановились, возле амбара Генри увидел двух мальчишек. Один, чуть постарше него, был в комбинезоне, без рубашки и босиком. Второй, покрупнее, лет двенадцати, был одет так же. Генри с отцом вылезли из грузовика.
– Ох, – заметив их, воскликнул фермер, – я собирался отыскать эту штуку и совсем забыл. Секундочку. Как звать твоего парнишку? Генри? Генри, иди-ка поиграй с Сэмом и Хайком. Мальчики, полчаса тишины, пожалуйста.
Сэмом звали младшего мальчика, Хайком – того, что постарше. Как только они скрылись из виду, Хайк пнул брата под зад и рассмеялся. Сэм повернулся и ударил его в живот. Хайк разревелся. Генри замедлил шаг, и мальчишки ушли далеко вперед. Потом они обернулись, но на него не набросились. Сэм крикнул:
