скрипа прикрыв за собой тяжёлую дубовую створку. Лукка приблизился к дрожащей девице и сел рядом на край перины.
— Иди сюда, не бойся, — Лукка мягко похлопал рукой по кровати рядом с собой.
Девушка встала, недоверчиво вжимая белокурую голову в узкие плечики.
— Известно ли тебе, где у сеньора хранились деньги? — спросил Лукка.
Девица испуганно покосилась на плавающее в лохани тело, а потом отрицательно качнула головой.
— Гуидо ничего мне о деньгах не говорил. Он обещал, что женится на мне, — приятное личико Сусанны расплылось в плаксивой гримасе, — что же мне теперь делать, сеньор?
— Загляни-ка под перину, дитя, может сыщется чего?
Девица робко опустилась на колени и, приподняв край толстого матраса, низко склонилась к полу. Лукка неторопливым движением плавно извлёк торчавший из-под подушки нож наёмника.
— Там ничего нет, сеньор, — тонкий голос Сусанны жалобно подрагивал.
— Поищи получше, дитя.
Девушка пригнулась ещё ниже.
Лукка навалился сверху. Зажал ей рот покалеченной ладонью и быстро ткнул несколько раз клинком под рёбра. Сусанна вздрогнула и почти бесшумно уткнулась лицом в пол, кропя густой ворс ковра обильными каплями тёмной крови. Старший де Грассо подождал, пока душа её окончательно покинет тело, и только потом разжал пальцы на её лице. Затем он разорвал на ней платье. Отыскав кошелёк Гуидо там же, где и нож — под подушкой, Лукка высыпал горсть мелочи поверх распростёртого тела. Остаток монет он вернул на прежнее место. Окровавленный клинок Лукка небрежно уронил рядом с ладонью мертвеца.
За дверью викария ждал пританцовывающий от нетерпенья брат.
— Где сеньорита? — спросил он, нахмурив брови.
— Сеньорита решила немного задержаться.
Глава 51. Родные Пенаты [147]
Пара резвых коней до самого утра отмеряла пыльные мили старой Аргиевой дороги. Чтобы не загнать благородных животных раньше срока, Лукка то и дело хватал коня Джулиано за узду и смирял его бег, беспрерывно подгоняемый нетерпением седока. Непроглядная ноябрьская тьма, долго не желавшая выпускать двух усталых всадников из цепких объятий, перед самым рассветом сменилась густым туманом, в котором полностью тонули придорожные кипарисы и заросли колючих опунций, апельсиновые рощи и отяжелевшие под грузом плодов оливы. Порой даже камни древнего тракта полностью скрывались в белёсом молоке, доходившем до лошадиных бабок[148]. И лишь по приглушённому стуку копыт животных братья могли определить, что они всё ещё не сбились с пути.
Когда золотистый край дневного светила наконец поднялся над купами тёмных пинии, решено было сделать короткий привал под раскидистыми ветвями старого дуба, рядом с низким арочным мостиком, вероятно, помнившим ещё нашествия северных варваров. Утомлённый ночной скачкой, Джулиано расстелил запылившийся плащ на палой листве прямо под корнями раскидистого гиганта и, завернувшись в него, тут же заснул. Лукка стреножил лошадей и отпустил их пастись на ближайший лужок, а сам, привалившись вспотевшей спиной к шершавому стволу, прикрыл глаза серым беретом. Он собирался покараулить спящего брата, но под убаюкивающее журчание прозрачного ручейка и тихий шелест глянцевитых листьев в кроне его самого вскоре сморил беспокойный сон.
Проснулись оба де Грассо от скрипа несмазанных ступиц крестьянской телеги, влекомой в сторону Конта двумя задумчивыми волами. Седой крестьянин окинул братьев равнодушным взглядом и подстегнул ленивых животных ивовым прутком. Широко зевая и с трудом разгибая затёкшие от холода конечности, оба де Грассо спустились к ручью, где освежились сводящей зубы родниковой водой.
Через час в ближайшей придорожной деревне Лукка разжился ковригой свежего хлеба, двумя парами сырых яиц и крынкой коровьего молока, купленными вместе с кувшином за шесть рамесов у беззубой старушки в белом переднике. Не прерывая пути, братья на ходу перекусили бесхитростной снедью.
Весь день де Грассо то погоняли коней, то ехали размеренным шагом по вихляющей нитке старого тракта, изредка спускаясь на землю, чтобы размять ягодицы, натёртые жёсткими луками сёдел. К вечеру на горизонте проступила неровная полоса холмистых виноградников Лаперуджо. Всадники дали шпоры коням и, предчувствуя скорую встречу с родными, пустили их лёгкой рысью.
Многовековые раскидистые смоковницы, опоясывающие старое родовое гнездо семейства де Грассо, встретили братьев скорбным шелестом жёстких резных листьев и непроглядной тьмой под густыми кронами. Влажная земля под ногами коней, засыпанная упавшими неубранными фигами, противно чавкала и смердела гнилью. Джулиано всадил пятки в конские бока и, выхватив меч, сломя голову поскакал к мрачной усадьбе, не обращая внимания на приглушённую ругань брата.
Поравнявшись с плотно закрытыми воротами дома, Джулиано яростно застучал в них кованым навершием клинка. Неистовый собачий лай, огненные вспышки и грохот нескольких аркебуз были ему недвусмысленным ответом.
— Не стреляйте, это свои! — закричал Джулиано, едва сдерживая под собой обезумевшего от ужаса коня.
— Свои в такое время дома сидят, а не шляются у нас под забором! — ответил ему ломкий мужской голос из-за стены.
— Дакапо, открой. Это Лукка и Джулиано, — крикнул подоспевший викарий. — Мы из Конта. Приехали, как только узнали про ваше несчастье.
За толстыми воротами послышалась приглушённая возня и тихий спор. Вскоре между щелей морёных досок заплясал слабый огонёк, и чья-то рука перекинула чадящий огарок факела на другую сторону забора. До ушей братьев долетел слабый женский вскрик. Засовы лязгнули, и тяжёлая створка отворилась не более чем на шаг, чтобы впустить уставших путников во двор усадьбы.
Малютка Анна в мужском платье, с собранными в тугие косы чёрными волосами, бросилась на шею братьям. Из-за её спины, теребя редкий чёрный пушок над верхней губой, выглядывал серьёзный как никогда Дакапо. В костлявых загорелых руках он крепко сжимал дымящийся ствол древнего кремниевого ружья. Старый верный слуга Са́нчо растерянно ковырял грязным пальцем в глубокой щели между передними зубами. Огромный арлийский волкодав радостно стучал по ляжкам толстой палкой лохматого хвоста. Ещё пара слуг с тяжёлыми мушкетами, болтавшимися за плечами, спешно закрывала крепкие ворота на стальные засовы.
— А где остальные? — спросил Лукка, окинув прищуренным глазом скудную кучку защитников родового гнезда сеньоров Лаперуджо.
— Разбежались, чёртовы трусы! — шмыгнув носом, сообщил Дакапо. — Как отец слёг, так почти все и удрали, канальи!
— Сколько у нас человек? — Лукка требовательно посмотрел в глаза старому слуге.
— Значится, нас тута трое, — начал Санчо, не спеша загибая кривые короткие пальцы на правой ладони, — если не считать детей.
Дакапо недовольно фыркнул на это заявление и показал Санчо кулак.
— Ещё двое у восточной стены, двое у западной, на севере один — там заграда высокая и глухая, её сеньор Эстебан в позапрошлом году подновлял, не должны оттуда гады нагрянуть. Всего, значится, восемь получается.
— Десять, Санчо! — уточнил Дакапо. — И матушка ещё, и отец, и бабка.
