БРУКЛИНСКОМУ МОСТУ
С которых пор, дрожа, рассветный хладнакалывает чаячьи крылана черные булавки? — Там, где сводыневоли возле Статуи Свободы.
Отказывает зренье — столь чиста,и призрачна, и парусна чредаи пестрота переводных картинок,а день вдали — размытый фотоснимок.
Я вспоминаю фокусы кино —ту спешку, тот мгновенный проблеск сцен:быстрей, быстрей, но скрыться не дано,и — новый пленник тех же самых лент.
И, в серебре, над миром, над заливом,поверженный в сраженье исполин,ты держишь рабства мирную оливу,ты — поступь солнца, но пришел Навин.
Самоубийство — это ль не ответСодому и Гоморре? Пузыремрубаха раздувается на нем,победно оседлавшем парапет.
Твоих зубов размашистость акульявгрызается в дырявые дворы,и Северной Атлантики парыс тебя дымы и домоседство сдули.
И горестна, как эти небесаеврейские, твоя награда. Рыцарь,легко ль держать оружье на весу,когда не смеет битва разгореться?
О арфа, и алтарь, и огненная ярость!Кто натянуть сумел подобную струну? —Трикраты значимей проклятия пророка,молитвы парии, повизгиванья бабы.
Огни твои — как пенки с молока,вздох звезд неоскверненный над тобой,ты — чистая экспрессия; векасгустились; ночь летит в твоих руках.
В твоей тени я тени ждал бесслезно —лишь в полной тьме тень подлинно ясна.Город погас иль гаснул. Год железныйуж затопила снега белизна.
Не ведающий сна, как воды под тобою,возведший свой чертог над морем и землей! —Ничтожнейший из нас все ж наделен судьбою,убою подлежит и верует порой.
РЕКА
(…кричат рекламы, уплывая прочь —)
Застолби свое имя на вывеске,братец, наляпай, не таись, назовись,стань Текстилем или греком Лакикраски —маски долой ради всеобщего блага! Тягудал Берт Уильямс от новорваных афиш.Шиш! наворуешь цыплят, а поэтузавалящего крылышка нету —ишо чаво! на тысячи миль вокругночной сплошной телеграфный стук —Фордисоны и Эдифордыи стремительные головоломные кроссвордымордой в небо: в то время, как скоростирастут, хворости гнетут, а коммерция и Святой Духв каждом радиоприемнике услаждают слух,а Северный полюс попух,а Уолл-стрит и непорочное зачатие до трех часов ночии прочие услуги на дому и — прочь,к чертям, от церковных окошек, и кошек, и, господипрости, дух бы перевести… как прикажете… ку-ку?
Вот тебе двадцатый век, вот тебепредприятия — и одно безнадежное:три оголодавших уставших мужикатаращатся на рекламы родимчиками в облака —рекламы или кометы: шмыгнули хвостом — и нету?
(для тех, кто бродит с адресом вдвоем)
Последний мишка из лесов Дакоты,хлебнув картечи допьяна, утек.Стальных тисочков ювелирная работаиз вен пустила тикающий ток.А все ж напитки не чета и четкам:не выпьешь реку, а ручей — вполне,ища ключи к своей души загадкамили, быть может, мира засыхающий исток.По компасу — но в камбуз: жвачка штатов —Огайо, Индиана… мерзкий вкус…Киталия. Германция. Эвбрус.
Желание блеснуть и полоснутьпо времени блесною техновспятийвбивает крючья песен им во грудь,и ветра вертелы визжат в любом куплете:Прощай, Кентукки, и Денек вдвоем,и Прем, куда попрем. Я внемлю этот гром,и вот дружок, с двуствольным глазом кольта,о господи, твердит, люблю я дыню со льда!Хмельные тучи брызжут над землей.«Была старушка Салли молодой,а дело было, парни, в Луизиане…»«А дело было у тебя по пьяни», —заначку предпоследнюю на стол.«Люблю ловить форель с утра, — хлебнул, —местечко знаю». Грустно-деловитый,костер затопчет и потрет своюпричинную бородку… Узнаюконсервный, точь-в-точь папенькин, заводик… —Над заводью, где удочки заводятбродяги бородатые, заведеныне заводить ни дома, ни жены,а лишь случайный промысел — за водку.Любой из них — дитя, подобно мне,седлающее деревянную лошадку,цепляющееся за невзрослость служб,закинувшую их в такую глушь. —И кулаки гремят, как погремушки.
(…к ней прикоснувшись, знаешь, кто она —)
Они коснулись, может быть, разгадки.Антарктика и Арктика страны —щедрая плоть под исполинским ливнем;глаза как фьорды, и о «фордах» речь.Как не промчаться на такой лошадке,как грудь ее руками не разжечь —серебряную, дымчатую, — мимоДолины Спящих, — и обрящешь Юги Запад, — мчусь я полночью родимой,от керосина уносимый ламп(о Ночь, меня повергшая на лоно!),забыв во сне ее прозванья штамп.Что налетает — поезд или пламя?Но из ее груди я слышу вопль.Под гривой ветра детский плач в вигваме —но разлетелась тех династий опаль.Мертвое эхо! плоть ее нагая,змий времени, стекающий с плечей,из кос орлиных скорость исторгая…
(…и не преданья, памятные предкам…)
Былые божества дождя и градалежат, свернувшись, в мертвых озерцах, —вокруг скользят безглазые наяды, —подняться б, как зерну, в младенческих слезах!Железных Гор окружье. Чем питатьсяобманутым обманщикам-богам?Железом, что ль? До них не достучатьсякиркам и динамитным порошкам!
А пульманы подносят отбивныеиз чистой стали. Рот раскрыл туннель —дымятся блюда, стынут заливныелуга, а если выветрился хмель,на пересадке водка и постель,а утром новый поезд — до Каирав штате Огайо. И на Теннесси есть.А если лето, если мух не счесть,бриз освежить изволит вашу честьот похоти речной. И тут же грянетБилл Бабник, Бравый Джо — кто что затянет.А если в гору ваш великий полозс великою одышкою пополз,в окно просуньте волосатую ручищуи спойте Нашу славную речищу.
А вы, Шериф, Палач и Проводник,жуя табак, сопите веселее:Река пропоит вас — и вас! — троих,из вечности своей ни капли не жалея.Всем скопом обсчитать судьбу нельзя,у нескольких же — выйдет преотлично,ведь и в раю рванет Дэн Мидлэнд тормоза,спустив на тормозах все райское величье.
Мы следопыты — времени назло,первопроходцы первозданной пены,трудами нашими страну не развезло,но мы доподлинней пловцов по Иордану.
Праокеан отхлынул — с ваших глаздолой. — И, не охоча до оброка,лениво, как слепая; притомясь;по валунам расшаркою потока
течет река — и тратит ваши сны.С тяжелой, бесприливной, беспрерывнойнаедине — кто вы? О саксофон волнытягучей, негритянской, заунывной!
Глухой тоннаж, марш выветренных дней,артерии, стреноженные илом,морены в колыбели у корней, —все приняла река, все проглотила.
О, что за прихоть — проглотить рассвет!О Миссисипи! джунгли водной глуби!Рысь в чаще мира! чей найдут скелет,когда отхлынешь к следующей глыбе?
Останками де Сото напитавлуг подневольный, Град Трех Царств минуя,новые кольца выпростал Удав(морскую соль в руду береговую
уже подсыпав), волен и тяжел.А впереди — лишь горизонт… Отныне,отравленная, бросив свой престол,нисходит в ядовитую пустыню
вечного сна морского, сохранив,измучена Историей, порывтечь! рваться! разрываться, как нарыв!Погибели своей осанну возгласив.
КЛОД МАККЕЙ
