— Ну да, — пожимая плечами, Талгат вынужден согласиться. — Это он верно, а про старика, кстати, слышно что?
— Местные не любят, когда его стариком называют, — наставительно вполголоса произносит Телегин с другой стороны от Ложкина. Этот попал в филиал еще с одним из Ольгиных предшественников, но в отличие от последних так и застрял здесь.
Прерывая междусобойчики на полуслове, в зал предводителем вступает Алешин, за ним еще несколько человек, и пока первый идет к своему месту, последние стремятся быстрее рассесться по своим. Талгат же с удовольствием вздохнул, настраиваясь на работу. На миг ему даже показалось, что за приветствием нового управленца слышится скрип сдвигаемой с места тяжеленной старой телеги под названием «филиал». И это тоже отозвалось в сердце Талгата затаенной радостью.
Начало речи Алешина построилось на том факте, что повестка дня, под названием «Северо-Запад», закрепляется теперь прочно и надолго, а ближайшее время отметится тем самым нулевым горизонтом или «печкой, от которой плясать нам ближайшие годы».
— Проект интересный, трудный и очень нужный всем нам, — вещал Алешин хорошо поставленным голосом со спокойствием капитана, уверенного в верном курсе своего корабля и сплоченности команды. — Кстати, сегодня утром мне, наконец, разрешили навестить Никиту Михайловича в кардиоцентре. Он выглядит достаточно бодрым для своих лет и диагноза, рвется в бой, поэтому давайте без лишних шатаний подготовим к его возвращению твердый фундамент. Тем паче, что нам на этом фундаменте еще дома строить для ваших семей.
Слушая управляющего, Талгат мысленно соглашался почти с каждым его словом, пока внутренний скептик не обозвал сегодняшнее утро «утром согласия и примирения», но даже он не смог вклиниться своим скептицизмом в монолит Алешинской речи. В основном она должна примирить и смотивировать на подвиги во имя компании местных работяг, а немногочисленных москвичей подбодрить. Разница в том, что первым нужно больше раскачки и длиннее спича, вторым же от долгих разговоров становится скучно.
«Я и без того лицо самое замотивированное» — сохраняя серьезный, деловой вид, Талгат мысленно болтается где-то между прошлым и будущим.
С Алешиным он еще не работал.
«Впрочем, я и с Золотаревыми не особо успел. С этими вообще… пока только начал… — последняя заметка отсылает к первому прибытию в Городок, где в этом самом офисе их встретила дивно красивая девушка. Результат отсылки становится неожиданным даже для Талгата. Внезапно в нем вскипает волна самой настоящей ярости, замешанной на дикой ревности, и мерзкий шепоток откуда-то из-за спины приклеивается к позвоночнику.
Джамала здесь любезничала с этим самым уродом и, может быть, даже на этом столе, если вспомнить все дурацкие сплетни Ложкина».
Талгат даже оглянулся, на ходу понимая, что это не посторонний голос, а его собственные мысли. После них приходится буквально заставлять себя сконцентрироваться исключительно на профессиональных вопросах и не дать в морду безобидному коллеге, единственная вина которого сейчас в излишней разговорчивости и подростковой легкости суждений в вопросах гораздо более сложных, чем его представления о взаимоотношениях полов.
Окончательно теряя нить мотивационной речи Алешина, Талгат медленно погружается в черное болото ревности, а она просто ужасна.
Кто-то считает ее проявлением слабости, неуверенности в себе. Другие банальным недоверием партнерше. Талгат же — своим проклятием, поганой душевной болезнью, от которой пока не найдена вакцина. Как ни пытался Исин бороться с этим диким зверем, живущим под его внешней мирной оболочкой, какие только книжки по психологии не читал — ничего путного так и не выходило.
Первая жена, уходя, обвиняла Талгата в своих же собственных изменах: — «Это ты меня вынудил своей дурацкой слежкой! Своим недоверием, вечными подозрениями и допросами! — кричала она напоследок. — Ты мне так надоел, что я согласна была с кем угодно, лишь бы хоть раз сказать тебе — да! Трахалась! Доволен?!».
— …до вольной трактовки, думаю, подходить мы не будем… — ближе подступает Алешинская речь, и Ложкин по-дружески толкает Талгата в бок, привлекая его внимание к задачам и часу текущему.
«Или сначала это был Ложкин…» — Исин растерянно удивляется всеобщему вниманию к его скромной персоне.
— Первого инженера разбудили? — Алешин слегка кивает на осмысленный теперь Талгатов взгляд. — Значит, его видение ситуации, надеюсь, мы все-таки получим сейчас.
Вместо Талгата живо кивает Ложкин, изо всех сил желающий поддержать и помочь коллеге.
— Конечно, конечно! Он у нас голова, но просто без секретарши остался недавно. Её незаслуженно уволили, а она такая… умная была… — теряясь, потому что последние слова звучат чуть ли не гражданской панихидой по безвременно покинувшей офис прекрасной деве.
— Вот как? — легкой интонацией Алешин отмечает местную сплетню, временно перенося внимание на монитор компьютера, отображающего «всю жизнь Компании» на специальном закрытом ресурсе, бурчит едва слышно: — Если это именно та, о ком я думаю, то остается только посочувствовать…
Пробежав глазами по заголовкам уже изученных новостей, он возвращается взглядом к Исину, не показывает удивления, но успевает заметить дикую ярость, клокочущую в глазах первого инженера. Эта жуть в народе зовется ревностью.
Несколько секунд Исин и Алешин плескались в обжигающем океане первобытных страстей, пока первый не произнес так же невозмутимо, как всю утреннюю речь:
— Имел честь выслушать довольно интересные логические выводы о себе самом, когда блуждал тут у вас на днях, никем не встреченный. Должен признать, что такими редкими кадрами, когда женщина в первую очередь профессионал и умница — грех разбрасываться.
Не давая никому опомниться, второй иерихонской трубой вступает помощник Ложкин:
— Во-от и я о том же! — воодушевленно гудит он, кивает Исину. — Подтверди, давай, что ты без нее, как без рук, вернем Джамалу и проекту быть, а так… даже не знаю…
Скосив глаза с пышущего благожелательностью Ложкина на грозящего взорваться сухим порохом и упорно пока молчащего Исина, Алешин официально ставит точку.
— Разберемся. Назначение и увольнение секретарей не обсуждается на планерке, посвященной реализации проекта. Это ясно?
Под взглядом Алешина Ложкин ерзает вчерашним школьником, а Талгат, напротив, становится по-деловому спокоен и серьезен.
— Хорошо, — заключает строгий управляющий. — Сейчас, я думаю, мы все-таки заслушаем слово Талгата Николаевича, а после планерки я прошу его задержаться.
========== Часть 9 ==========
Ольга никогда не видела мифического «старого офиса». Время от времени слышала о нем от патриархов Компании, но это как сказки про «тридевятое царство» или мифы о сотворении мира — милы, далеки, в чем-то даже пугающи, но уже сто лет как не актуальны.
Занимая свое место-периметр в лабиринте из матово-стеклянных стен, Ольга с усмешкой вспоминает «старообрядческие хоромы» в Городке — так Исин обозвал кабинетно-коридорную систему филиальского офиса и, между прочим, был абсолютно прав.
«Не знаю, в чем эта дурацкая привилегия или кайф сидеть в комфортабельной одиночке да еще с цепной секретаршей у дверей?» — мысленно не раз усмехалась Ольга на пафос бывшего одноклассника Мишки Золотарева и откровенно скучала по энергетике огромного опен спейса офиса центрального.
